Аналогия в лингвистике. Каковы же внутренние законы развития языка? Закон аналогии в языке

ЗАКОНЫ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА Валгина Н. С. Активные процессы в русском языке. М. : Логос, 2001. Гл. 3

Внешние факторы языковых изменений 1) 2) 3) 4) 5) 6) 7) изменение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные перемещения народных масс, создание новой государственности, развитие науки, техники, международные контакты и т. п. , фактор активного действия СМИ (печать, радио, телевидение), 8) фактор социально психологической перестройки личности в условиях новой государственности и, соответственно, степени адаптации ее к новым условиям.

Внутренние законы развития языка 1. ЗАКОН СИСТЕМНОСТИ (глобальный закон, являющийся одновременно и свойством, качеством языка); 2. ЗАКОН ТРАДИЦИИ, обычно сдерживающий новые процессы; 3. ЗАКОН АНАЛОГИИ (стимулятор подрыва традиционности); 4. ЗАКОН ЭКОНОМИИ (закон «наименьшего усилия»), особенно активно ориентированный на ускорение темпов в жизни общества; 5. ЗАКОНЫ АНТИНОМИИ (законы противоречий) - «зачинщики» борьбы противоположностей, заложенных в самой системе языка: 1) антиномия говорящего и слушающего; 2) антиномия узуса и возможностей языковой системы; 3) антиномия кода и текста; 4) антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака; 5) антиномия двух функций языка - информационной и экспрессивной, 6) антиномия двух форм языка - письменной и устной.

Закон системности проявляется на разных языковых уровнях, как внутри каждого уровня, так и во взаимодействии их друг с другом. Наиболее ярко: 1) на морфологическом, 2) на лексическом, 3) на синтаксическом

Закон системности 1. Сокращение количества падежей в русском языке (6 из 9) к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка: функция падежной формы стала определяться позицией слова в предложении, соотношением с другими формами. 2. Изменение семантики слова может отразиться на его синтаксических связях и на его форме. 3. И, наоборот, новая синтаксическая сочетаемость может привести к изменению значения слова (его расширению или сужению). 4. Системность как свойство языка и отдельного знака в нем, открытое Ф. де Соссюром, проявляется и в соотношении знака (означающего) и означаемого Например: в современном языке сочетание Врач пришла нормативно, вопреки формально грамматическому несоответствию. Форма подлежащего меняется, ориентируясь на конкретное содержание (врач - женщина). В этом примере к семантико синтаксическому преобразованию добавляется и влияние внешнего социального фактора: профессия врача в современных условиях распространена среди женщин столь же широко, как и среди мужчин, а корреляция врач-врачиха осуществляется на ином языковом уровне - стилистическом.

Закон языковой традиции объясняется объективным стремлением языка к стабильности, «охранности» уже достигнутого, приобретенного. Но потенции языка объективно расшатывают эту стабильность, образуя естественный прорыв в слабом звене системы оказывается вполне естественным. Закон традиции хорош, когда он действует как сдерживающее начало, противодействующее случайному, немотивированному употреблению или препятствующее слишком расширенному действию других законов, в частности - закона речевой аналогии (как, например, диалектное путью в твор. п. по аналогии с жизнью). При столкновении с законом аналогии он создает в некотором смысле конфликтную ситуацию, разрешение которой в частных случаях может оказаться непредсказуемым: либо победит традиция, либо аналогия.

Закон языковой традиции Например: * Среди традиционных написаний есть написания в высшей степени условные: 1) окончание прилагательных -ого с буквой г на месте фонемы (зеленого); 2) написание наречий с ь (вскачь, наотмашь) и глагольных форм (пишешь, читаешь), 3) традиционные написания существительных женского рода типа ночь, рожь, мышь, хотя в данном случае включается в действие и закон морфологической аналогии, когда ь выступает в качестве графического уравнителя парадигм склонения существительных (ср. : ночь - ночью, как ель - елью, дверь - дверью) (Иванова В. Ф. Современная русская орфография: Учеб. пособие. М. , 1991).

Закон языковой аналогии Сущность аналогии заключается в выравнивании форм и подтягивании их к более распространенным образцам: 1) произношения (когда вместо исторически ожидаемого звука в словоформе появляется другой, по аналогии с другими формами (особенно активна аналогия в ненормированной разговорной и диалектной речи (например, замена чередований: берегу - берегёшь вместо бережёшь по образцу несу - несёшь и т. п.).

Закон языковой аналогии 2) Выравнивание норм постановки ударения (системы ударений) некоторых глагольных форм, где сталкиваются книжная традиция и живое употребление (например, форма ж. рода прошед. вр. глагола; ср. : звать - зва′л, зва′ло, зва′ли, но: звала′ и др.). Естественно, что нарушение традиции коснулось именно формы женского рода (зва′ла, рва′ла, спа′ла и т. п.), которое пока не допускается в литературном языке, но распространено в живом употреблении). Колебания в ударении в терминологической лексике, где также часто сталкивается традиция (происхождение) и практика употребления латинизмов и грецизмов в русских контекстах (перенос ударения на конечный основы отмечается даже в терминах, стойко сохраняющих исконное ударение, например мастопати′я (ср. : гомеопа′тия, аллопа′тия, миопа′тия, антипа′тия, метриопа′тия и др.). Часто различие в ударении объясняется разным происхождением слов - латинским или греческим: дислали′я, диску′ссия (от лат. discussio - рассмотрение).

Закон языковой аналогии 3) выравнивание грамматических норм (в частности в глагольного управления) (аналогией может быть вызван переход глаголов из одного класса в другой, например, по аналогии с формами глаголов типа читать - читаю, бросать - бросаю появились формы полоскаю (вместо полощу), махаю (вместо машу), мяукаю (вместо мяучу) и др.)

Закон речевой экономии Стремление к экономичности языкового выражения обнаруживается на разных уровнях языковой системы: 1) в лексике и словообразовании (разнообразные аббревиатуры, особенно если аббревиатурные образования приобретают постоянную форму наименований - существительных, способных подчиняться нормам грамматики (вуз, учиться в вузе, утрата отчества в личных именах собственных в официальных документах и СМИ – дань западной традиции), 2) в морфологии (например: замена форм следующего типа: грузин из грузинец, лезгин из лезгинец, осетин из осетинец (однако башкирец - ?), нулевое окончание в Р. пад. Мн. ч. у ряда классов слов: пять грузин вместо грузинов; сто грамм вместо граммов; полкило апельсин, помидор, мандарин вме стоапельсинов, помидоров, мандаринов и т. п. 3) в синтаксисе (словосочетания база для образования слов (электрический поезд электропоезд, зачетная книжка - зачетка, гречневая крупа – гречка)

ЗАКОНЫ АНТИНОМИИ (законы противоречий) Развитие языка стимулируется противоречивостью протекающих процессов. Противоречия свойственны самому языку как феномену. Без них немыслимы какие либо изменения. Именно в борьбе противоположностей проявляется саморазвитие языка. Антиномии: 1) антиномия говорящего и слушающего; 2) антиномия узуса и возможностей языковой системы; 3) антиномия кода и текста; 4) антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака; 5) антиномия двух функций языка - информационной и экспрессивной, 6) антиномия двух форм языка - письменной и устной.

1. Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах вступающих в контакт собеседников (или читателя и автора): говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание, а слушающий - упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания. Это создает конфликтную ситуацию, которая снимается нахождением удовлетворяющих обе стороны форм выражения. Конфликт между говорящим и слушающим разрешается то в пользу говорящего, то в пользу слушающего. Это проявляется не только на уровне общих установок, но и на уровне самих языковых форм - в предпочтении одних и отрицании или ограничении других.

1. Антиномия говорящего и слушающего Например: В русском языке начала и середины XX в. появилось много аббревиатур (звуковых, буквенных, отчасти слоговых). Это было очень удобно для составителей текстов (экономия речевых усилий) (*Замкомпорде – заместитель комиссара по морским делам). После 1917 г. , 1920 -е-1930 -е гг. (содержание закрыто, неясность, шифрованность названий учреждений) Сегодня больше появляется расчлененных наименований (ср. : общество защиты животных, управление по борьбе с организованной преступностью, общество художников-станковистов). Эти названия сильнее воздействуют на слушающего (читающего), поскольку несут в себе открытое содержание. Но возникают и новые аббервиатуры, которые не всегда удачны (*РПЦ – Русская Православная Церковь (фамильярное отношение к православной церкви)).

2. Антиномия кода и текста Это противоречие между набором языковых единиц (код - сумма фонем, морфем, слов, синтаксических единиц) и их употреблением в связной речи (текст). Увеличение кода – > сокращение текста. Сокращение кода –> увеличение текста (недостающие кодовые знаки придется передавать описательно, пользуясь оставшимися знаками). Например: названия наших родственников. В русском языке для наименования различных родственных отношений в семье существовали термины родства: деверь - брат мужа; шурин - брат жены; золовка - сестра мужа; свояченица - сестра жены, сноха - жена сына; свекор - отец мужа; свекровь - жена свекра, мать мужа; зять - муж дочери, сестры, золовки; тесть - отец жены; теща - мать жены; племянник - сын брата, сестры; племянница - дочь брата, сестры. Некоторые из этих слов (шурин, деверь, золовка, сноха, свекор, свекровь) постепенно были вытеснены из речевого обихода. На их месте для обозначения понятий стали использоваться описательные замены (брат жены, брат мужа, сестра мужа и т. д.). Количество слов в активном словаре уменьшилось, а текст в результате увеличился.

3. Антиномия узуса и возможностей языка (= системы и нормы) Заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков. Традиционная норма действует в сторону ограничения, запрета, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например: норма фиксирует недостаточность некоторых грамматических форм (отсутствие формы 1 л. ед. ч. простого буд. времени у глагола победить (*победю, *побежу); отсутствие противопоставления по видам у ряда глаголов, которые квалифицируются как двувидовые, и т. д. : женить, роанить, казнить и др. , инояз. глаголы с суффиксами –ирова, изирова (телеграфировать, госпитализировать)).

4. Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака Проявляется в том, что означаемое (значение) и означающее (знак) (средства выражения значения) всегда находятся в состоянии конфликта: 1. Значение - > к приобретению новых знаков. 2. Знак - > к расширению круга своих значений, приобретению новых значений 1. Значение - > к приобретению новых знаков. Слово чернила «жидкость черного цвета» с достаточно прозрачным значением (чернь, черный - чернила) когда то имело одно означаемое. Но со временем появляются вещества иного цвета для выполнения той же функции, что и чернила. Возникший конфликт: означающее одно (чернила), а означаемых несколько - жидкости разного цвета - >

Src="https://present5.com/presentation/3/57897897_133001832.pdf-img/57897897_133001832.pdf-19.jpg" alt="4. Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака Например: А. Значение - > к приобретению"> 4. Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака Например: А. Значение - > к приобретению новых знаков. Слово чернила «жидкость черного цвета» с достаточно прозрачным значением (чернь, черный - чернила) когда то имело одно означаемое. Но со временем появляются вещества иного цвета для выполнения той же функции, что и чернила. Возникший конфликт: означающее одно (чернила), а означаемых несколько - жидкости разного цвета - > к появлению абсурдных с (.) здравого смысла сочетаний красные чернила, синие чернила, зеленые чернила. Абсурдность снимается появлением словосочетания черные чернила. То есть слово чернила расширило свое значение - «жидкость, используемая для письма» . Так возникло равновесие - означаемое и означающее «пришли к согласию» .

Src="https://present5.com/presentation/3/57897897_133001832.pdf-img/57897897_133001832.pdf-20.jpg" alt="4. Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака 2. Знак - > к расширению круга своих"> 4. Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака 2. Знак - > к расширению круга своих значений, приобретению новых значений В словах котенок, щенок, теленок и др. , если они употребляются в значениях «детеныш кошки» , «детеныш собаки» , «детеныш коровы» , нет дифференциации по признаку пола и потому одно означающее относится к двум означаемым. При необходимости точного указания на пол возникают соотношения корреляции - теленок и телка, кошка и кот и др. В таком случае, скажем, наименование теленок означает только детеныша мужского пола. Слово депутат означает лицо по должности независимо от пола (один знак - два означаемых).

5. Антиномия двух функций языка Сводится к противопоставлению чисто информационной функции и экспрессивной функций языка. А. Информационная функция - > к однотипности, стандартности языковых единиц. Речевой стандарт закрепляется в официальных сферах общения - в деловой переписке, юридической литературе, государственных актах. Б. Экспрессивная - > к новизне, оригинальности выражения. Экспрессия, новизна выражения более свойственна речи ораторской, публицистической, художественной. Своеобразный компромисс (а чаще именно конфликт) обнаруживается в СМИ, особенно в газете, где экспрессия и стандарт – это конструктивные признаки публицистики. (Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. - М. , 1971.)

6. Антиномия устной и письменной форм языка Устная речь воспринимает элементы книжности, письменная - широко использует принципы разговорности. Начинает разрушаться само соотношение книжности (основа - письменная речь) и разговорности (основа - устная речь). В звучащей речи появляются лексико-грамматические признаки книжной речи, письменная символика (например: человек с большой буквы, доброта в кавычках, качество со знаком плюс (минус) и др. ; Кулуарные договоренности мы оставляем за скобками (МК, 1993, 23 марта); Только медицинских работников, обслуживающих 20 клиентов вытрезвителя, я насчитал 13 плюс психолог, плюс четыре консультанта (Правда, 1990, 25 февр.)).

Рассматривается проблема экономии речевых усилий, разработанная В.А. Богородицким. Установлено, что учёный применял принцип экономии на фонетическом, лексическом, морфологическом и синтаксическом уровнях. В исследовании продемонстрировано значение выделенных В.А. Богородицким морфологических процессов для экономии речевых средств. Наиболее эффективным из них представляется опрощение. Актуальность трудов В.А. Бо- городицкого для теории экономии речи подтверждается современными работами отечественных и зарубежных исследователей языка.

Ключевые слова: культура, язык, речевое усилие, экономия речи, опрощение, аналогия, безличное предложение.

С развитием общественной жизни и культуры в языке отчётливо проявляется необходимость в экономии речевых усилий. Действие данного принципа предполагает рациональное, сокращённое использование речи в процессе коммуникации, но без потери семантической и стилистической целостности. Причём это касается как устного, так и письменного общения. неудивительно, что принцип экономии стал объектом исследования отечественных и зарубежных лингвистов.

В России разработка проблемы речевой экономии связана с лингвистической деятельностью В.А. Богородицкого (1857-1941). Принцип экономии реализуется, в частности, в развитой им теории морфологических процессов. наиболее известным из них является опрощение. Опрощением В.А. Богородиц- кий называл процесс, при котором слова со сложной основой уже не ощущаются в своём морфологическом составе. Поэтому слова, в сознании людей прежнего времени разлагавшиеся на морфологические части, в сознании людей последующих временных периодов уже не разлагаются, становясь простыми . Соответственно, они становятся обычными символами представлений. но иногда их сложность учитывается при фокусировании внимания на морфологическом составе слова. Исследователь писал о характерных случаях: «Однако есть целый ряд слов, которые уже настолько подверглись опрощению, что, несмотря на сложность своего морфологического состава, уже не поддаются легко разложению, а представляются для чутья говорящих как простые, напр., "воздух", "забыть", "восток", "запад", "вместе" и т.д.» . Невозможность слов с морфологическим составом с течением времени разлагаться связана с утратой ими генетического значения.

Итак, выделение опрощения отражает отстаиваемый В.А. Богородицким принцип экономии в языке. Популярным в европейской науке этот принцип стал благодаря работам А. Мартине (1908-1999). В книге «Elements de linguistique generale» французский лингвист писал: «Лишь экономия, которая является результатом двойного членения, позволяет получить орудие общения общего употребления, способное передавать много информации при незначительной затрате средств» . В его концепции ощущается влияние функционализма Пражского лингвистического кружка (ПЛК). Хорошо известно, что методология

Плк строилась с учётом идей Ф. де Соссюра и Казанской лингвистической школы.

По замечанию, сделанному А.Н. Заниной, В.А. Богородицкий неоднократно указывал на реализацию тенденции экономии речи в результате опрощения сочетаний слов и артикуляционного облегчения звукосочетаний . Как исторический процесс опрощение имеет большое значение в языке. В пособии «Современный русский язык. Словообразование» Е.А. Земская отмечала: «Опрощение приводит к тому, что слово утрачивает свою внутреннюю форму и приобретает целостное немотивированное значение; границы между морфемами стираются» . В языке появляются новые слова, которые, утратив прежние родственные отношения, соединяются с новыми аффиксами. Примеры, приведённые выше В.А. Богородицким, подтверждают эту тенденцию.

С процессом опрощения можно сравнить и явление конверсии. В связи с этим исследователь писал в «Общем курсе русской грамматики»: «Впрочем, иногда прилагательные становятся существительными без присоединения особого суффикса; напр., слова мастеровой, полицейский, столовая и т.д., хотя по форме и прилагательные, но, употребляясь без существительных, они в силу значения становятся существительными» . В диссертации «Субстантиваты в русском языке: стилистический и семантический аспекты» у.н. Фысина указывала, что появление этих лексем учёный, как и А.М. Пешковский, определял как результат употребления прилагательного без существительного . на выделении таких имён прилагательных, по-видимому, аналогичным образом сказалось действие фактора экономии. Затем они, естественно, перешли в разряд имён существительных.

Значение для словообразования, наряду с опрощением, имеет и процесс аналогии, который В.А. Богородицкий, как подчеркнул М. Барро, относил к грамматическому типу чередования звуков, закон изменения которых заключается в том, что звуковое чередование изменяется во времени в зависимости от изменения звуков, входящих в его состав. Отсюда чередование пророк - пророчить является устойчивым (с к/ч связано смысловое различие), а чередование типа пеку - печёшь - неустойчивым, несвязанным со смысловым различием. С учётом этого исследователь отмечал: «В славянских языках ч" легко заменяется к" путём аналогии» . Такие замены действительно вызываются в языке под действием принципа удобства памяти.
Процесс экономии, естественно, затрагивает не только сферы фонетики и морфологии. Активное проявление он находит и в синтаксисе. В этом случае заслуживает внимания рассмотрение В.А. Богородицким помимо двучленного типа простых предложений одночленных (так называемых безличных или бессубъектных предложений). их возникновение связано с влиянием подразумеваемости.

Эти предложения, как демонстрирует пример из «Общего курса русской грамматики», могут соответствовать всем трём типам простых нераспространённых предложений («морозит», «мороз!» «морозно!»). учёный подчеркнул: «Эти предложения содержат в себе только одно сказуемое, подлежащее же остаётся по той или другой причине не названным и как бы мыслится в самом сказуемом» .

Учёный считал данные предложения продуктом сокращения, поскольку они возникли из предложений, состоявших из однокоренных имени существительного-подлежащего и глагола- сказуемого (как в случае «мороз морозит»). При глаголе-сказуемом другого корня, легко сочетаемом с разными подлежащими, опущение подлежащего представляется уже невозможным. Этот факт подтверждают выражения «дождь идёт» из разных языков (фр. la pluie || il pleut, нем. der Regen || es regnet).

Напротив, в ряде случаев возможно опущение сказуемого при сохранении подлежащего в целях экономии речи (в основном в восклицательных предложениях). Это В.А. Бого- родицкий ярко демонстрировал примерами из поэзии классиков:
Зима!.. крестьянин, торжествуя,
на дровнях обновляет путь.
А.С. Пушкин. Евгений Онегин.

В безличных предложениях, таким образом, также проявляется принцип сбережения языковых средств. но этот принцип, разумеется, действует и применительно к сложным предложениям, классификацию которых дал В.А. Богородицкий. Сложные предложения он делил на два разряда: 1) состоящие из равноправных предложений, или составные (напр.: «я читаю, а ты играешь»); при наличии общих членов в обоих они, по принципу экономии, могут не повторяться, напр.: «Брат сидит и читает» (такие предложения называются слитными); 2) из неравноправных предложений - главного предложения и зависимого от него придаточного, напр.: «Несётся он к Франции милой, где славу оставил и трон» (М.Ю. Лермонтов) . Именно В.А. Богородицкий выразил общее положение о структурной целостности сложного предложения.

Н.Н. Гриднева подчёркивала, что В.А. Богородицкий и А.М. Пешковский указывали на элементы подразумевания, проявление экономии сил при опускании ясного по контексту члена предложения. В этой связи она заявляла: «Итак, можно считать, что именно благодаря действию принципа экономии в языке делается возможным элиминирование некоторых компонентов структур или даже целых структур, если они избыточны» .

Несомненно, удачен употребляемый ею оборот «сжатый синтаксис» при обозначении сжатых форм выражения языка. Е. Коницкая добавляла: «чаще всего о принципе экономии говорят в связи с эллипсисом и импликацией, при которых происходит сокращение компонентного состава языковой единицы» . Речь в подобных случаях идёт о невыраженности отдельных фрагментов предложения и о семантическом сжатии.

Действие принципа экономии языковых средств, как следует из рассмотренных примеров В.А. Богородицкого и других учёных, вызвано различными экстралингвистическими факторами: психологическими, психофизиологическими и социальными (потребностями носителей языка, спецификой человеческой памяти и мышления, установкой и ситуацией общения).

Л.О. Зимина подчёркивала: «Теория экономии в языке и речи как составляющая общего языкознания аккумулирует идеи таких антропоцентрических направлений исследований языка, как прагмалингвистика, социолингвистика, когнитивная лингвистика, психолингвистика, теория массовой коммуникации, стилистика и культура речи» . интегрирующий характер данной теории подчёркивает её прагматическую ценность. Экономия речевых усилий носит универсальный характер, поскольку широко распространена в языках разных языковых семей. например, в статье С.А. Одановой и её соавторов этот процесс рассматривается на примере казахского языка. В этой работе подчёркивается: «Закон экономии в лингвистике рассматривается как одна из основных причин развития и изменений языковой системы» . Данный закон действительно характерен и прогрессивен для исторического развития любого языка.

Значение работ В.А. Богородицкого для теории экономии лингвистических усилий не вызывает сомнений. Он внёс свой вклад в её развитие как с практической, так и с теоретической стороны. исследования данного принципа в настоящее время интенсивно проводятся как в России, так и в зарубежных странах.

Список литературы

1. Барро М. Морфонологические чередования в русском и французском языках (на материале имени существительного): дис. ... канд. филол. наук. М.: Рос. ун-т дружбы народов, 2014.
2. Богородицкий В.А. Лекции по общему языковедению. 3-е изд. М.: ЛИБРОКОМ, 2010. (Лингвистическое наследие XX века).
3. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики (Из университетских чтений) / вступ. ст. В.К. Журавлёва, И.В. Журавлёва. 7-е изд. М.: Едиториал УРСС, 2011. (Лингвистическое наследие XX века).
4. Гриднева Н.Н. Основы семантики синтаксиса. Конструкции со свёрнутыми предикатными актантами: учеб. пособие по теоретической грамматике английского языка. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2009.
5. Занина А.Н. Теория экономии языковых усилий: к истории вопроса // Вестник ТвГУ. Сер.: Филология. Вып. «Лингвистика и межкультурная коммуникация». 2008. № 13. С. 165-0171.
6. Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование: учеб. пособие. 3-е изд., испр. и доп. М.: Флинта: Наука, 2011.
7. Зимина Л.О. Принцип экономии в современной рекламе: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск: Том. гос. ун-т, 2007.
8. Коницкая Е. Роль языковой экономии в образовании словенских фразеологизмов (в сравнении с русскими) // Slavistica Vilnensis, 2013 (Kalbotyra 58 (2)). P. 119-142.
9. Самарин Д.А. Проблема происхождения языка в лингвистических концепциях В.А. Богородицкого и Г. Шухардта // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014. № 3 (33): в 2 ч. Ч. II. C. 174-177.
10. Фысина У.Н. Субстантиваты в русском языке: стилистический и семантический аспекты: дис. ... канд. филол. наук. М.: Моск. гос. обл. ун-т, 2007.
11. Martinet А. Elements de linguistique generale. Paris: А. Colin (reed.), 1974.
12. Odanova S.A., Shoibekova G.B., Abdiras- silova G.K., Yermekova T.N. Economy in the Kazakh language: law or phenomenon? // Life Science Journal. 2014. Vol. 11. Special Issue 4. P. 370372. URL: http://www.lifesciencesite .com/lsj/ life1104s/066_23817life1104s14_ 370_372. pdf (дата обращения: 2.01.2016).

Известия Волгоградского государственного педагогического университета №1 (105) 2016

Обслуживая общество в качестве средства общения, язык постоянно претерпевает изменения, все более и более накапливая свои ресурсы для адекватного выражения смысла происходящих в обществе перемен. Для живого языка этот процесс естествен и закономерен. Однако степень интенсивности этого процесса может быть различной. И тому есть объективная причина: само общество - носитель и творец языка - по-разному переживает разные периоды своего существования. В периоды резкой ломки устоявшихся стереотипов усиливаются и процессы языковых преобразований. Так было в начале XX в., когда резко изменилась экономическая, политическая и социальная структура российского общества. Под воздействием этих перемен меняется, правда, более медленно, и психологический тип представителя нового общества, что также приобретает характер объективного фактора, влияющего на процессы в языке.

Современная эпоха актуализировала многие процессы в языке, которые в других условиях могли бы быть менее заметными, более сглаженными. Социальный взрыв не делает революции в языке как таковом, но активно влияет на речевую практику современника, вскрывая языковые возможности, выводя их на поверхность. Под воздействием внешнего социального фактора приходят в движение внутренние ресурсы языка, наработанные внутрисистемными отношениями, которые прежде не были востребованы по разным причинам, в том числе и опять-таки по социально-политическим причинам. Так, например, обнаружились семантические и семантико-стилистические преобразования во многих лексических пластах русского языка, в грамматических формах и т.п.

В целом языковые изменения осуществляются при взаимодействии причин внешнего и внутреннего порядка. Причем основа для изменений заложена в самом языке, где действуют внутренние закономерности, причина которых, их движущая сила, заключена в системности языка. Но своеобразным стимулятором (или, наоборот, «тушителем») этих изменений является фактор внешнего характера - процессы в жизни общества. Язык и общество, как пользователь языка, неразрывно связаны, но при этом они имеют свои собственные, отдельные законы жизнеобеспечения.

Таким образом, жизнь языка, его история органично связаны с историей общества, но не подчинены ей полностью из-за своей собственной системной организованности. Так в языковом движении сталкиваются процессы саморазвития с процессами, стимулированными извне.

Обычно к внутренним законам относят закон системности (глобальный закон, являющийся одновременно и свойством, качеством языка); закон традиции , обычно сдерживающий инновационные процессы; закон аналогии (стимулятор подрыва традиционности); закон экономии (или закон «наименьшего усилия»), особенно активно ориентированный на ускорение темпов в жизни общества; законы противоречий (антиномии), которые являются по сути «зачинщиками» борьбы противоположностей, заложенных в самой системе языка. Будучи присущими самому объекту (языку), антиномии как бы готовят взрыв изнутри.

К внешним факторам, участвующим в накоплении языком элементов нового качества, могут быть отнесены следующие: изменение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные перемещения народных масс, создание новой государственности, развитие науки, техники, международные контакты и т.п. Сюда же включается фактор активного действия средств массовой информации (печать, радио, телевидение), а также фактор социально-психологической перестройки личности в условиях новой государственности и, соответственно, степени адаптации ее к новым условиям.

При рассмотрении процессов саморегуляции в языке, происходящих в результате действия внутренних закономерностей, и учете воздействия на эти процессы внешних факторов необходимо соблюдать определенную меру взаимодействия этих факторов: преувеличение действия и значимости одного (саморазвития) может привести к отрыву языка от породившего его общества; преувеличение же роли социального фактора (иногда и при полном забвении первого) - к вульгарному социологизму.

Ответ на вопрос о том, почему решающим в языковом развитии (решающим, но не единственным) фактором оказывается действие внутренних законов, кроется в том, что язык является системным образованием. Язык - это не просто набор, сумма языковых знаков (морфем, слов, словосочетаний и т.п.), но и отношения между ними, поэтому сбой в одном звене знаков может привести в движение не только рядом стоящие звенья, но и всю цепь в целом (или ее определенную часть).

Закон системности обнаруживается на разных языковых уровнях (морфологическом, лексическом, синтаксическом) и проявляется как внутри каждого уровня, так и во взаимодействии их друг с другом. Например, сокращение количества падежей в русском языке (шесть из девяти) привело к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка - функция падежной формы стала определяться позицией слова в предложении, соотношением с другими формами. Изменение семантики слова может отразиться на его синтаксических связях и даже на его форме. И, наоборот, новая синтаксическая сочетаемость может привести к изменению значения слова (его расширению или сужению). Часто эти процессы бывают процессами взаимообусловленными. Например, в современном употреблении термин «экология» за счет разросшихся синтаксических связей существенно расширил свою семантику: экология (от греч. óikos - дом, жилище, местопребывание и...логия) - наука об отношениях растительных и животных организмов и образуемых ими сообществ между собой и с окружающей средой (БЭС. Т. 2. М., 1991). С середины XX в. в связи с усилившимся воздействием человека на природу экология приобрела значение как научная основа рационального природопользования и охраны живых организмов. В конце XX в. формируется раздел экологии - экология человека (социальная экология); соответственно появляются аспекты экология города, экологическая этика и др. В целом можно уже стало говорить об экологизации современной науки. Экологические проблемы вызвали к жизни общественно-политические движения (например, «Зеленые» и др.). С точки зрения языка, произошло расширение семантического поля, в результате чего появилось другое значение (более абстрактное) - «требующий защиты». Последнее просматривается в новых синтаксических контекстах: экологическая культура, промышленная экология, экологизация производства, экология жизни, слова, экология духа; экологическая ситуация, экологическая катастрофа и т.п. В последних двух случаях появляется новый оттенок значения - «опасность, неблагополучие». Так, слово со специальным значением становится широко употребительным, в котором путем расширения синтаксической сочетаемости происходят семантические преобразования.

Системные отношения выявляются и в ряде других случаев, в частности, при выборе форм сказуемого при существительных-подлежащих, обозначающих должности, звания, профессии и т.п. Для современного сознания, скажем, сочетание Врач пришла звучит вполне нормально, хотя здесь очевидно формально-грамматическое несоответствие. Форма меняется, ориентируясь на конкретное содержание (врач - женщина). Кстати, в данном случае наряду с семантико-синтаксическими преобразованиями можно отметить и влияние социального фактора: профессия врача в современных условиях распространена среди женщин столь же широко, как и среди мужчин, а корреляция врач - врачиха осуществляется на ином языковом уровне - стилистическом.

Системность как свойство языка и отдельного знака в нем, открытое Ф. де Соссюром, проявляет и более глубокие соотношения, в частности соотношение знака (означающего) и означаемого, которое оказалось небезразличным.

С одной стороны, представляется как нечто лежащее на поверхности, вполне понятное и очевидное. С другой стороны, его действие обнаруживает сложное переплетение внешних и внутренних стимулов, задерживающих преобразования в языке. Понятность закона объясняется объективным стремлением языка к стабильности, «охранности» уже достигнутого, приобретенного, но потенции языка столь же объективно действуют в направлении расшатывания этой стабильности, и прорыв в слабом звене системы оказывается вполне естественным. Но тут вступают в действие силы, не имеющие прямого отношения к собственно языку, но могущие наложить своеобразное табу на инновации. Такие запретительные меры исходят от специалистов-лингвистов и специальных учреждений, имеющих соответствующий правовой статус; в словарях, пособиях, справочниках, официальных предписаниях, воспринимаемых как социальное установление, имеются указания на правомочность или неправомочность употребления тех или иных языковых знаков. Происходит как бы искусственное задерживание очевидного процесса, сохранение традиции вопреки объективному положению вещей. Взять хотя бы хрестоматийный пример с широким употреблением глагола звонить в формах зво нит, зво нят вместо звони т, звоня т . Правила сохраняют традицию, ср.: жа рить - жа ришь, вари ть - вари шь - ва ришь , в последнем случае (ва ришь ) традиция преодолена (было: Ворон не жа рят, не ва рят. - И. Крылов; Печной горшок тебе дороже: ты пищу в нем себе вари шь. - А. Пушкин), но в глаголе звонить упорно сохраняется традиция, причем не языком, а кодификаторами, «установителями» литературной нормы. Такое сохранение традиции оправдывается другими, аналогичными случаями, например сохранением традиционного ударения в глагольных формах включи ть - включи шь, включи т, вручи ть - вручи шь, вручи т (ср.: неправильное, нетрадиционное употребление форм вклю чит, вру чит ведущими телепередач «Итоги» и «Время», хотя такая ошибочность имеет под собой определенную почву - это общая тенденция к переносу ударений у глаголов на корневую часть: вари ть - вари шь, вари т ва ришь, ва рит; мани ть - мани шь, мани т ма нишь, ма нит ). Так что традиция может действовать избирательно и не всегда мотивированно. Еще пример: уже давно не говорят две пары валенков (валенок) , сапогов (сапог), ботов (бот), чулков (чулок) . Но упорно сохраняется форма носков (а форма носок по традиции квалифицируется как просторечная). Особенно охраняется традиция правилами написания слов. Ср., например, многочисленные исключения в орфографии наречий, прилагательных и др. Главный критерий здесь - традиция. Почему, например, с панталыку пишется раздельно, хотя правило гласит, что наречия, образованные от существительных, исчезнувших из употребления, пишутся с предлогами (приставками) слитно? Ответ маловразумителен - по традиции, но традиция - охранная грамота давно ушедшего. Конечно, глобальное разрушение традиции может серьезно навредить языку, лишить его таких необходимых качеств, как преемственность, устойчивость, основательность в конце концов. Но частичная периодическая корректировка оценок и рекомендаций необходима.

Закон традиции хорош, когда он действует как сдерживающее начало, противодействующее случайному, немотивированному употреблению или, наконец, препятствующее слишком расширенному действию других законов, в частности - закона речевой аналогии (как, например, диалектное путью в твор. п. по аналогии с жизнью ). Среди традиционных написаний есть написания в высшей степени условные (например, окончание прилагательных -ого с буквой г на месте фонемы <в> ; написание наречий с -ь (вскачь, наотмашь ) и глагольных форм (пишешь, читаешь ). Сюда же можно отнести и традиционные написания существительных женского рода типа ночь, рожь, мышь , хотя в данном случае включается в действие и закон морфологической аналогии, когда -ь выступает в качестве графического уравнителя парадигм склонения существительных, ср.: ночь - ночью, как ель - елью, дверь - дверью .

Закон традиции часто сталкивается с законом аналогии, создавая в некотором смысле конфликтную ситуацию, разрешение которой в частных случаях может оказаться непредсказуемым: либо победит традиция, либо аналогия.

Действие закона языковой аналогии проявляется во внутреннем преодолении языковых аномалий, которое осуществляется в результате уподобления одной формы языкового выражения другой. В общем плане это мощный фактор языковой эволюции, поскольку результатом оказывается некоторая унификация форм, но, с другой стороны, это может лишить язык специфических нюансов семантического и грамматического плана. В таких случаях сдерживающее начало традиции может сыграть положительную роль.

Сущность уподобления форм (аналогия) заключается в выравнивании форм, которое наблюдается в произношении, в акцентном оформлении слов (в ударении), отчасти в грамматике (например, в глагольном управлении). Особенно подвержен действию закона аналогии разговорный язык, тогда как литературный более опирается на традицию, что вполне объяснимо, так как последний более консервативен по своей сути.

На фонетическом уровне закон аналогии проявляется, например, в случае, когда вместо исторически ожидаемого звука в словоформе появляется другой, по аналогии с другими формами. Например, развитие звука о после мягкого согласного перед твердым на месте (ять): звезда - звёзды (из звзда - звзды ) по аналогии с формами весна - вёсны .

Аналогией может быть вызван переход глаголов из одного класса в другой, например, по аналогии с формами глаголов типа читать - читаю, бросать - бросаю появились формы полоскаю (вместо полощу ), махаю (вместо машу ), мяукаю (вместо мяучу ) и др. Особенно активна аналогия в ненормированной разговорной и диалектной речи (например, замена чередований: берегу - берегёшь вместо бережёшь по образцу несу - несёшь и т.п.). Так идет выравнивание форм, подтягивание их к более распространенным образцам.

Выравниванию системы ударений, в частности, подвержены некоторые глагольные формы, где сталкиваются книжная традиция и живое употребление. Например, достаточно устойчивой оказывается форма женского рода прошедшего времени глагола; ср.: звать - звал, зва ло, зва ли , но: звала ; рвать - рвал, рва ло, рва ли , но: рвала ; спать - спал, спа ло, спа ли , но: спала ; ожить - о жил, о жило, о жили , но: ожила . Естественно, что нарушение традиции коснулось именно формы женского рода (зва ла, рва ла, спа ла и т.п.), которое пока не допускается в литературном языке, но распространено в живом употреблении.

Много колебаний в ударении наблюдается в терминологической лексике, где также часто сталкивается традиция (как правило, это по происхождению латинские и греческие термины) и практика употребления в русских контекстах. Аналогия в этом классе слов оказалась в высшей степени продуктивной, а разночтения - крайне редкими. Например, большинство терминов переносит ударение на конечную часть основы, типа: аритми я, ишеми я, гипертони я, шизофрени я, идиоти я, зоофили я, эндоскопи я, дистрофи я, диплопи я, аллерги я, терапи я, электротерапи я, эндоскопи я, асимметри я и др. Но стойко сохраняют ударение внутри основы слова на -графия и -ция : фотогра фия, флюорогра фия, литогра фия, кинематогра фия, моногра фия; пагина ция, инкруста ция, индекса ция . В грамматическом словаре среди 1000 слов на -ция обнаружено лишь одно слово со смещенным ударением - фармаци я (фармацевтика) . Однако в других случаях наблюдается разное оформление слов в зависимости от их словообразовательного состава, например: гетероно мия (греч. nómos - закон), гетерофо ния (греч. phōnē - звук), гетерога мия (греч. gámos - брак), но: гетеростили я (греч. stýlos - столб), гетерофилли я (греч. phy llon - лист), в двух последних случаях можно усмотреть нарушение традиции и соответственно уподобление произношения. Кстати, в некоторых терминах современные словари фиксируют двоякое ударение, например с тем же компонентом -фония - диафо ния . Латинский термин industria БЭС дает в двух вариантах (инду стри я ), а словарь и отмечает форму индустри я как устаревшую и признает соответствующей современной норме форму инду стрия ; двоякое ударение фиксируется и в словах апопле кси я и эпиле пси я , как в упомянутом слове диафо ни я , хотя схожая модель диахрони я сохраняет единственное ударение. Разногласия в рекомендациях обнаруживаются и относительно слова кулина рия . Большая часть словарей считает литературной форму кулина рия , но в издании словаря С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой (1992) уже признаются литературными оба варианта - кулина ри я . Термины с компонентом -мания стойко сохраняют ударение -ма ния (англома ния, мелома ния, галлома ния, библиома ния, мегалома ния, эфирома ния, гигантома ния и др.). Словарь А.А. Зализняка дает 22 таких слова. Однако в профессиональной речи иногда под влиянием языковой аналогии ударение смещается к концу слова, например, медицинские работники чаще произносят наркомани я , чем наркома ния .

Перенос ударения на конечный основы отмечается даже в терминах, стойко сохраняющих исконное ударение, например мастопати я (ср. большую часть подобных терминов: гомеопа тия, аллопа тия, миопа тия, антипа тия, метриопа тия и др.). Часто различие в ударении объясняется разным происхождением слов - латинским или греческим: дислали я (от дис... и греч. lalia - речь), диспепси я (от дис... и гр. pepsis - пищеварение), дисплази я (от дис... и гр. plasis - образование); диспе рсия (от лат. dispersio - рассеяние), диску ссия (от лат. discussio - рассмотрение).

Таким образом, в терминологических моделях слов наблюдаются противоречивые тенденции: с одной стороны, сохранение традиционных форм слов, опирающихся на этимологию словообразования, а с другой стороны, стремление к унификации, уподоблению форм.

Выравнивание форм под действием закона аналогии можно наблюдать и в грамматике, например в изменении глагольного и именного управления: так, управление глагола поражаться дат. п. (чему, вместо чем) возникло по аналогии с другими глаголами (изумляться чему, удивляться чему). Часто такие изменения оцениваются как ошибочные, недопустимые в литературном языке (например, под влиянием сочетания вера в победу возникло ошибочное сочетание уверенность в победу вместо уверенность в победе ).

Особенно активным в современном русском языке оказывается действие закона речевой экономии (или экономии речевых усилий). Стремление к экономичности языкового выражения обнаруживается на разных уровнях языковой системы - в лексике, словообразовании, морфологии, синтаксисе. Действие этого закона объясняет, например, замену форм следующего типа: грузин из грузинец , лезгин из лезгинец , осетин из осетинец (однако башкирец - ?); о том же свидетельствует нулевое окончание в родительном падеже множественного числа у ряда классов слов: пять грузин вместо грузинов ; сто грамм вместо сто граммов; полкило апельсин, помидор, мандарин вместо апельсинов, помидоров, мандаринов и т.п.

Особенно большой резерв в этом отношении имеет синтаксис: словосочетания могут послужить базой для образования слов, а сложные предложения могут быть свернуты до простых и т.п. Например: электропоезд (электрический поезд) , зачетка (зачетная книжка), гречка (гречневая крупа) и т.п. Ср. также параллельное употребление конструкций типа: Брат сказал, что приедет отец. - Брат сказал о приезде отца . Об экономичности языковых форм свидетельствуют разнообразные аббревиатуры, особенно если аббревиатурные образования приобретают постоянную форму наименований - существительных, способных подчиняться нормам грамматики (вуз, учиться в вузе ).

Развитие языка, как и развитие в любой другой сфере жизни и деятельности, не может не стимулироваться противоречивостью протекающих процессов. Противоречия (или антиномии ) свойственны самому языку как феномену, без них немыслимы какие-либо изменения. Именно в борьбе противоположностей проявляется саморазвитие языка.

Обычно выделяют пять-шесть основных антиномий: антиномия говорящего и слушающего; антиномия узуса и возможностей языковой системы; антиномия кода и текста; антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака; антиномия двух функций языка - информационной и экспрессивной, антиномия двух форм языка - письменной и устной.

Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах вступающих в контакт собеседников (или читателя и автора): говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание, а слушающий - упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания.

Столкновение интересов создает конфликтную ситуацию, которая должна быть снята путем поиска удовлетворяющих обе стороны форм выражения.

В разные эпохи жизни общества этот конфликт разрешается по-разному. Например, в обществе, где ведущую роль играют публичные формы общения (диспуты, митинги, ораторские призывные, убеждающие речи), в большей степени ощутима установка на слушающего. Античные риторики во многом построены с учетом именно этой установки. В них даются четкие правила для построения убеждающей речи. Недаром приемы риторики, организации публичной речи активно насаждаются в современной общественно-политической ситуации России, когда принцип гласности, открытого выражения своего мнения возводится в ведущий критерий деятельности парламентариев, журналистов, корреспондентов и др. В настоящее время появляются пособия и руководства, посвященные проблемам ораторской речи, проблемам ведения диалога, проблемам культуры речи, в понятие которой включается не только такое качество, как литературная грамотность, но и особенно выразительность, убедительность, логичность.

В другие эпохи может ощущаться явное господство письменной речи и ее влияние на процесс общения. Установка на письменный текст (преобладание интересов пишущего, говорящего), текст предписания преобладала в советском обществе, и именно ей была подчинена деятельность средств массовой информации. Таким образом, несмотря на внутриязыковую сущность данной антиномии, она насквозь пронизана социальным содержанием.

Так конфликт между говорящим и слушающим разрешается то в пользу говорящего, то в пользу слушающего. Это может проявиться не только на уровне общих установок, как было отмечено выше, но и на уровне самих языковых форм - в предпочтении одних и отрицании или ограничении других. Например, в русском языке начала и середины XX в. появилось много аббревиатур (звуковых, буквенных, отчасти слоговых). Это было в высшей степени удобно для того, кто составлял тексты (экономия речевых усилий), однако в настоящее время все больше появляется расчлененных наименований (ср.: общество защиты животных, управление по борьбе с организованной преступностью, общество художников-станковистов ), которые не отрицают употребление аббревиатур, но, конкурируя с ними, обладают явным преимуществом воздействующей силы, поскольку несут в себе открытое содержание. Очень нагляден в этом отношении следующий пример: в «Литературной газете» от 05.06.1991 г. помещено письмо патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, в котором дано резкое осуждение практики использования аббревиатуры РПЦ (Русская православная церковь) в нашей печати. «Ни дух русского человека, ни правила церковного благочестия не позволяют производить такую подмену», - пишет патриарх. Действительно, такая фамильярность в отношении к Церкви оборачивается серьезной духовной утратой. Наименование РПЦ превращается в пустой значок, не затрагивающий духовных струн человека. Алексий II так заканчивает свои рассуждения: «Надеюсь, что натужные сокращения типа РПЦ или бытовавших некогда «В. Великий» и даже «И. Христос» не будут встречаться в церковной речи».

Антиномия кода и текста - это противоречие между набором языковых единиц (код - сумма фонем, морфем, слов, синтаксических единиц) и их употреблением в связной речи (текст). Здесь существует такая связь: если увеличить код (увеличить количество языковых знаков), то текст, который строится из этих знаков, сократится; и наоборот, если сократить код, то текст непременно увеличится, так как недостающие кодовые знаки придется передавать описательно, пользуясь оставшимися знаками. Хрестоматийным примером такой взаимосвязи служат названия наших родственников. В русском языке для наименования различных родственных отношений в пределах семьи существовали специальные термины родства: деверь - брат мужа; шурин - брат жены; золовка - сестра мужа; свояченица - сестра жены, сноха - жена сына; свекор - отец мужа; свекровь - жена свекра, мать мужа; зять - муж дочери, сестры, золовки; тесть - отец жены; теща - мать жены; племянник - сын брата, сестры; племянница - дочь брата, сестры. Некоторые из этих слов (шурин, деверь, золовка, сноха, свекор, свекровь ) постепенно были вытеснены из речевого обихода, выпали слова, но понятия-то остались. Следовательно, на их месте все чаще стали употребляться описательные замены (брат жены, брат мужа, сестра мужа и т.д.). Количество слов в активном словаре уменьшилось, а текст в результате увеличился. Другим примером соотношений кода и текста может служить соотношение термина и его дефиниции (определения). Определение дает развернутое толкование термина. Следовательно, чем чаще будут в тексте употребляться термины без их описания, тем короче будет текст. Правда, в данном случае сокращение текста при удлинении кода наблюдается при условии, когда не меняется число объектов наименования. Если же новый знак появляется для обозначения нового объекта, то строение текста не меняется. Увеличение кода за счет заимствований происходит в тех случаях, когда иноязычное слово может быть переведено только словосочетанием, например: круиз - морское путешествие, сюрприз - неожиданный подарок, брокер (маклер) - посредник при совершении сделки (обычно при биржевых операциях), лонжа - приспособление в цирке, страхующее артистов для исполнения опасных трюков, кемпинг - лагерь для автотуристов.

Антиномия узуса и возможностей языка (по-другому - системы и нормы) заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков; традиционная норма действует в сторону ограничения, запрета, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например, норма фиксирует недостаточность некоторых грамматических форм (отсутствие формы 1-го лица единственного числа у глагола победить , отсутствие противопоставления по видам у ряда глаголов, которые квалифицируются как двувидовые, и т.д.). Употребление компенсирует такие отсутствия, пользуясь возможностями самого языка, часто привлекая для этого аналогии. Например, в глаголе атаковать словарно, вне контекста не различаются значения совершенного или несовершенного вида, тогда, вопреки норме, создается пара атаковать - атаковывать по аналогии с глаголами организовать - организовывать (форма организовывать уже проникла в литературный язык). По такому же образцу создаются формы исполъзовывать, мобилизовывать и др., находящиеся только на стадии просторечия. Так норма сопротивляется возможностям языка. Еще примеры: система дает два типа окончания существительных в именительном падеже множественного числа - домы/дома, инженеры/инженера, томы/тома, цехи/цеха . Норма же дифференцирует формы, учитывая стилевые и стилистические критерии: литературно-нейтральное (профессора, учителя, инженеры, тополя, торты ) и профессиональное (торта, кожуха, мощностя, якоря, редактора, корректора ), просторечное (площадя, матеря ), книжное (учители, профессоры ).

Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака , проявляется в том, что означаемое и означающее всегда находятся в состоянии конфликта: означаемое (значение) стремится к приобретению новых, более точных средств выражения (новых знаков для обозначения), а означающее (знак) - расширить круг своих значений, приобрести новые значения. Ярким примером асимметричности языкового знака и ее преодоления может служить история слова чернила с достаточно прозрачным значением (чернь, черный - чернила ). Первоначально и конфликта не было - одно означаемое и одно означающее (чернила - вещество черного цвета). Однако со временем появляются вещества иного цвета для выполнения той же функции, что и чернила, так возник конфликт: означающее одно (чернила ), а означаемых несколько - жидкости разного цвета. В результате возникли абсурдные с точки зрения здравого смысла сочетания красные чернила, синие чернила, зеленые чернила . Абсурдность снимается следующим шагом в освоении слова чернила , появлением словосочетания черные чернила ; таким образом, слово чернила утратило сему черное и стало употребляться в значении «жидкость, используемая для письма». Так возникло равновесие - означаемое и означающее «пришли к согласию».

Примерами асимметричности языковых знаков могут служить слова котенок, щенок, теленок и др., если они употребляются в значениях «детеныш кошки», «детеныш собаки», «детеныш коровы», в которых нет дифференциации по признаку пола и потому одно означающее относится к двум означаемым. При необходимости же точного указания на пол возникают соответствующие корреляции - теленок и телка , кошка и кот и др. В таком случае, скажем, наименование теленок означает только детеныша мужского пола. Еще пример: слово депутат означает лицо по должности независимо от пола (один знак - два означаемых). То же и в других случаях, например, когда сталкиваются обозначения лица, существа и предмета: бройлер (помещение для цыплят и цыпленок), классификатор (прибор и тот, кто классифицирует), мультипликатор (устройство и специалист по мультипликации), кондуктор (деталь машины и работник транспорта) и т.п. Такое неудобство форм язык стремится преодолеть, в частности, путем вторичной суффиксации: разрыхлитель (предмет) - разрыхлительщик (лицо), перфоратор (предмет) - перфораторщик (лицо). Одновременно с такой дифференциацией обозначений (лицо и предмет) происходит и специализация суффиксов: суффикс лица -тель (ср.: учитель ) становится обозначением предмета, а значение лица передается суффиксом -щик .

Возможная асимметричность языкового знака в наше время приводит к расширению значений многих слов, их обобщенности; это, например, обозначения различных должностей, званий, профессий, которые одинаково подходят к мужчине и женщине (адвокат, летчик, врач, профессор, ассистент, директор, лектор и др.). Даже если и возможны коррелирующие формы женского рода при подобных словах, то они либо имеют сниженную стилистическую окраску (лекторша, врачиха, адвокатша ), либо приобретают иное значение (профессорша - жена профессора). Нейтральные коррелирующие пары более редки: учитель - учительница, председатель - председательница ).

Антиномия двух функций языка сводится к противопоставлению чисто информационной функции и экспрессивной. Обе действуют в разных направлениях: информационная функция приводит к однотипности, стандартности языковых единиц, экспрессивная - поощряет новизну, оригинальность выражения. Речевой стандарт закрепляется в официальных сферах общения - в деловой переписке, юридической литературе, государственных актах. Экспрессия, новизна выражения более свойственна речи ораторской, публицистической, художественной. Своеобразный компромисс (а чаще именно конфликт) обнаруживается в СМИ, особенно в газете, где экспрессия и стандарт, как считает В.Г. Костомаров, являются конструктивным признаком.

Можно назвать еще одну сферу проявления противоречий - это антиномия устной и письменной формы языка . В настоящее время в связи с возрастающей ролью спонтанного общения и ослаблением рамок официального публичного общения (в прошлом - подготовленного в письменной форме), в связи с ослаблением цензуры и самоцензуры изменилось само функционирование русского языка.

В прошлом достаточно обособленные формы реализации языка - устная и письменная - начинают в каких-то случаях сближаться, активизируя свое естественное взаимодействие. Устная речь воспринимает элементы книжности, письменная - широко использует принципы разговорности. Начинает разрушаться само соотношение книжности (основа - письменная речь) и разговорности (основа - устная речь). В звучащей речи появляются не только лексико-грамматические признаки книжной речи, но и чисто письменная символика, например: человек с большой буквы , доброта в кавычках , качество со знаком плюс (минус) и др.

Причем из устной речи эти «книжные заимствования» вновь переходят в письменную речь уже в разговорном варианте. Вот некоторые примеры: Кулуарные договоренности мы оставляем за скобками (МК, 1993, 23 марта); Только медицинских работников, обслуживающих 20 клиентов вытрезвителя, я насчитал 13 плюс психолог, плюс четыре консультанта (Правда, 1990, 25 февр.); Один из побочных эффектов этой так называемой фетальной терапии - общее омоложение организма, изменение в «минус» биологического возраста (Веч. Москва, 1994, 23 марта); Эти очаровательные белокурые девочки в таких же синих, как и его костюм, пиджачках и юбочках, с белоснежными блузочками, в этих прекрасных ярко-оранжевых толсто надутых жилетах тире поясах, стали вдруг недоступны ему, как Царство Небесное (Ф. Незнанский. Частное расследование).

Так границы форм речи становятся размытыми, и, как считает В.Г. Костомаров, появляется особый тип речи - книжно-устная речь.

Такая ситуация предопределяет усиление взаимопроникновения книжности и разговорности (устного и письменного), что приводит в движение соприкасаемые плоскости, рождая новое языковое качество на базе новых столкновений и противоречий. «Зависимость функционирования языковых средств от формы речи снижается, но возрастает их привязанность к теме, сфере, ситуации общения».

Все эти антиномии, о которых шла речь, являют собою внутренние стимулы развития языка. Но благодаря воздействию социальных факторов их действие в разные эпохи жизни языка может оказаться более или менее интенсивным и открытым. В современном языке многие из названных антиномий стали особенно активными. В частности, наиболее яркими явлениями, характерными для функционирования русского языка нашего времени, М.В. Панов считает усиление личностного начала, стилистический динамизм и стилистическую контрастность, диалогичность общения. Так, социо- и психолингвистические факторы оказывают влияние на особенности языка современной эпохи.

Введенное еще в 1960 г. А. Мартине понятие «принцип^ экономии в языке», отражает постоянное противоречие между потребностями общения человека и его стремлением свести к минимуму свои умственные и физические усилия и справедли

во рассматривается в лингвистике «в качестве движущей силы языковых изменений» 1 .

А. Мартине вводит понятие «синтагматической эконо­мии», основанной на уменьшении числа единиц в речевой це­пи, противопоставляя ее «парадигматической экономии», по-зволяющей избежать введения в речь новых языковых единиц на основе использования старых в новом для них значении.

В русском языке синтагматическая экономия неразрывно связана с парадигматической, ибо обнаруживается только на фоне, парадигматической, синонимической связи с соответст-вующими полными конструкциями. Парадигматическая же экономия прослеживается только на основе синтагматики кон­струкции, ее определенного синтагматического окружения (например, энантиосемичные преобразования синтаксических структур, приобретение ими вторичного, обратного смысла) в соответствующем контексте.

В процессе коммуникации говорящий в зависимости от ситуации общения, языковой компетенции стремится выбрать наиболее экономную и адекватную конструкцию - полную или с элиминированными звеньями.

В полном варианте «дополнительная эксплика­ция...служит тем же целям, но при этом часть «фоновой» ин­формации перемещается в зону функционирования актуаль­ной.

Синтагматическая экономия речи может наблюдаться в словосочетании: «Ездить на яблоки (на кукурузу)». Ср. «Ез­дить на уборку яблок (кукурузы)»

При этом управляемое элиминированным компонентом существительное заимствует его падежную форму. То же в сочетаниях «поставил воду на стол» вместо «поставил стакан поды на стол».

Синтагматическая экономия речи наблюдается и в про­стом предложении, и не только в эллиптических конструкциях («Мелеховский курень на краю хутора» - М. Шолохов - или «Мы из Москвы»). Но также в ряде нечленимых предложений, где экономия речи сопровождается аграмматичностью связи эксплицитно выраженных компонентов: « - Я тебе еще покри­чу»;

«Уж и поговорить нельзя. - Я тебе поговорю» (Н. Тэффи). Ср.: «Я тебе задам, если еще покричишь (поговоришь)»

Форма 1 лица глагола «задам» «присваивается» глаголом «покричать», и 2 лицо заменяется первым: «Ты у меня еще покричишь!»

В силу такого аграмматического смешения конструкция оказывается в значительной степени фразеологизированной и экспрессивно окрашенной.

Фразеологизация наблюдается и в случаях элиминации звеньев в составе предикативных частей сложноподчиненного предложения (СПП):

«На то и весна, чтобы студент все ночи над конспектами сидел» (В. Аксенов). Ср.: «Нато и весна существует, чтобы...»

Элиминация звеньев в составе предикативных единиц по­рождает новые устойчивые модели, по которым может стро­иться множество конструкций.

Синтагматическая экономия речевых средств возможна и на уровне сложного предложения за счет элиминации главной части. Результат ее обычно соответствует разным целям как структурно-семантического, так и коммуникативного характе­ра:

1. Они могут служить обогащению языка новыми едини­
цами уровня простого предложения, семантика которых отли­
чается от исходной структуры новыми субъективно-
модальными и коннотативными смыслами: «Чтоб ему прова­
литься!», «Чтоб тебе подавиться!». Ср.: «Если бы он пришел
вчера, все было бы хорошо» и «Если бы он пришел вчера!»

2. Могут обогащать арсенал вводно-модальных сочетаний
(если хотите, если можно так выразиться, если не ошибаюсь и
т.п.), выражающих отношение говорящего к способам выра­
жения и характеру мысли.

3. Служат показателем объективации содержания выска­
зывания при отсутствии главной субъективно-оценочной части
(авторизатора).

Ср.: «Когда Петро обернулся, верховой шел уже броским наметом, левой рукой придерживая фуражку» и «Когда Петро обернулся, то увидел, что верховой шел уже броским наме­том».

4. Могут служить целям перемещения центра активиза­
ции с элиминированной главной части на содержание (в пол­
ном варианте) подчиненной ей придаточной: Ср.: « - Если

приедете к нам, наш автобус - №8» и « - Если приедете к нам, имейте в виду, что наш автобус №8». Или «Если он и писал матери, то очень редко» и «Если он и писал матери, то писал очень редко».

5. Результатом экономии может быть фразеологизация конструкции, осложненной в силу этого ярко выраженными оценочными экспрессивно-эмоциональными конструкциями. Гаковы конструкции, построенные по устойчивой модели, в которой «опущена» главная модусная часть - если бы вы (ты) шали, как (какой);

« - Если бы вы видели, как танцует Плисецкая! (вы бы поразились, удивились)».

Экономия речевых средств всегда преследует определен­ные коммуникативные цели. Она закономерна, как правило, связана с определенным закрепленным за этими целями лекси­ческим содержанием и, соотносясь с полным вариантом ин­формативно, всегда богаче его по содержанию, так как содер­жит еще дополнительные субъективно-модальные и экспрес­сивно-эмоциональные коннотации, создавая возможности для говорящего выразить свои модусные оценки и свое отношение к содержанию высказывания и к адресату речи. При этом в СПП возможна только элиминация главной части, содержащей либо повтор, либо модальный компонент информации. Эконо­мия речи постоянное явление для текста, где часто опускается звено, присутствующее в сознании говорящего в качестве компонента определенного фрейма, например: «Он подозвал официанта.; Заказал ему яичницу и сок», где ртсутствует ком­понент «официант подошел к столу», неизбежно присутст­вующий в когнициях говорящего и адресата речи.

Часто опускается звено текста, которое должно свиде­тельствовать о тождестве денотатов, обозначенных разными словами. Возможность такого отсутствия звена кроется в том, что когнитивные концепты слов присутствуют в сознании го­ворящего не изолированно, а во всех своих связях и взаимоот­ношениях: «В комнату вошли дочери хозяина. Девочки были очень похожи на свою мать». Опущено звено «дочери хозяина - девочки», которое бы свидетельствовало о референтном то­ждестве данных слов. Представление о нем присутствует в сознании говорящего в отношениях - «лица женского пола -это лица определенного возраста (женщины, подростки, де­вушки и т.п.). То же наблюдается при гиперо-гипонимических

отношениях имен, например: «Вдали показался лес. Верхушки деревьев, казалось, касались голубого неба» (А.П. Чехов), представление о таких отношениях в объективной действи­тельности присутствует в сознании говорящего и нет необхо­димости в тексте восстанавливать звено «лес - это деревья».

К парадигматической экономии речи относятся явления вторичной репрезентации, в частности предложения с обрат­ным смыслом. Однако вторичный смысл таких конструкций реализуется за счет их синтагматики: «Андрей ему поможет. -Поможет он. Как же. Держи карман шире». Ср.: «Кто ему по­может? У него ведь нет родных».

Негативное значение приведенных выше утвердительных предложений всегда сопровождается дополнительными субъ­ективно-модальными наслоениями, которые реализуются в виде эмоционального неприятия факта, о котором сообщается (огорчения, возмущения и т.п.).

Передаваемая информация в случаях синтаксической энантиосемии - повторение того, что находится в сфере значе­ния собеседника, но уже в виде «маски» отрицательного вы­сказывания, содержащего иронию, сарказм в отношении того, в чем, по мнению говорящего, ошибочно убежден собеседник. При этом в роли вторичных возможны только такие структу­ры, семантика которых как бы находится на грани утвержде­ния и отрицания. Это конструкции с предикатами в форме бу­дущего времени, повелительного наклонения; вопросительные предложения, которые отражают незнание говорящим, суще­ствует ли этот факт в реальности.

В данном случае противопоставлены синтаксические свя­зи и отношения как план выражения и план содержания формы - синтаксической конструкции. Такое предложение информа-i тивно тождественно тому, на содержание которого выражена в нем реакция. Вместе с тем оно через свое содержание и через посредство другого высказывания коммуникемы - связано с третьим как реакция на высказанное в нем суждение и такое высказывание коммуникативно не тождественно предыдуще­му, хотя и повторяет его информативно. Подобного рода вы­сказывания конвенционально закреплены в русском языке и, следовательно, имеют место в конвенциях говорящего.

Таким образом, парадигматическая экономия языковых средств влечет возникновение вторичных репрезентаций, ко­торое всегда сопровождается «стремлением к максимальной

выразительности, экспрессивности языка», Гораздо большей, чем в исходных синтаксических конструкциях 2 .

При такой парадигматической экономии речи удается из-бежать введения в речь и язык новой структурно-семантической модели, за которой были бы закреплены, по­мимо информативного значения, сложные экспрессивно-|моциональные смыслы. Энантиосемичные высказывания об-ладают сложной семантикой, повторяя утверждение о каком-то факте, присутствующем в сознании говорящего, они одно-временно отрицают, опровергают его.

Знание о типах ситуаций объективной действительности существуют в нашем сознании в виде ограниченного количе­ства смысловых моделей. Ситуации могут восприниматься как существующие автономно и как связанные с другими ситуа­циями определенными отношениями. В первом случае их когниции проецируются в языке в виде структурно-семантической модели простых предложений, во второй - в виде предикативной части сложного, совпадающей, однако, по семантике и структуре с простым (в виде предикативных еди­ниц, выражающий действие, состояние, местонахождение, движение, качество субъекта или его тождества другому лицу или предмету). То есть элементы, из которых строятся разно­видности сложного предложения, в принципе те же, что и эле­менты простого текста.

Ср.: «Стало светло. На улице появились первые прохо­жие». «Стало светло, и фонари потушили». «Фонари потуши­ли, так как стало светло».

Таким образом, сложные синтаксические единицы поро­ждаются комбинацией одних и тех же элементов, что также является одним из свидетельствий возможностей экономии речемыслительных усилий при говорении, возможностей ог­раниченного числа элементов вступить друг с другом в опре­деленные отношения и связи, создавая новые сложные смыс­лы, отражающие сложные связи и отношения объективной действительности.

Прямое отношение к проблеме экономии речемыслитель­ных усилий имеет такое явление, как изоморфизм единиц пре-

I аврилова Г.Ф. Меликян В.Ю. К проблеме семиоимпликации в синтаксисе /У Филологический вестник Ростовского гос. университета, 1998, №1.

дикативного и непредикативного уровней - словосочетания и сложного предложения 3 .

Эти единицы характеризуются одинаковыми закономер­ностями комбинирования и типами комбинаций и сочетаемо­сти синтаксически связанных между собой компонентов, объе­диняя в систему Разноуровневые конструкции как в сфере со­чинения, так и подчинения: сложноподчиненному предложе­нию изоморфно сочинение в словосочетании; сложноподчи­ненному - подчинение в нем.

В современной когнитивной лингвистике в качестве структуры знания предлагается модель отношений как когни­тивный коррелят реальных отношений в принципе одинаковых как для отношений между предметами, лицами, так и для от­ношений между ситуациями и представляющих собой свя­зующее звено между реальной действительностью и языковой данностью. Так, одинаковые разновидности когнитивных мо­делей равноправных, сочинительных отношений имеют оди­наковые средства выражения этих отношений в простом и сложном предложениях (соединительные, противительные, разделительные и др. союзы): «брат и сестра», «не брат, а сест­ра», «то брат, то сестра», и «шел дождь, и дул ветер», «то шел дождь, то дул ветер». Это, естественно, обеспечивает говоря­щему при переходе от конструирования простого предложения к сложному экономию речемыслительных усилий.

Основу подчинительных отношений словоформ и прида-1 точных составляет такое осознание связей предметов и явле­ний реального мира, которое устанавливает первичность одно-| гр по отношению к другому, вторичному. Соответствующие! модели знания сопровождаются проецированием в структуре предложения определенных синтаксических позиций, семан­тика которых трансформируется в языке в значение опреде­ленных словоформ или придаточных (атрибутивное, объект­ное, обстоятельственное). Однако, на разных уровнях синтак­сиса формально это выражается по-разному - в словоформах флективно, в придаточных - союзами и союзными словами. На уровне же семантика связь осуществляется с помощью одного механизма - создания итеративных сем. При этом в придаточ­ном обычно согласуются семы опорного слова и семы союза (или союзного слова).

"Изоморфизм в синтаксических связях падежных форм и придаточных частей \\ Исследования по славянской филологии. М.,1974, с. 80.

Так, например, в определительных придаточных обяза-тсльно согласование семантики союзного слова «где» с про-странственной семантикой опорного слова «когда» - только с временной его семантикой:

«Дом, где родился писатель...»

«Год, когда родился писатель...».

Тот же механизм связи и в простом предложении:

«Он работал вчера в кабинете» и «Он радовался вчера це-лый день»

В последнем случае пространственный распространитель (словоформа или придаточное) невозможен, ибо слово «радо-вался» обозначает состояние, не локализованное в пространст-ве (но локализованное во времени). В принципе одинаков и механизм построения усложненных конструкций.

Итак, экономия речемыслительных усилий - сложное яв-ление, совмещающее как экономию собственно речевых средств, так и экономию когниций. Одинаковый механизм, проецируемый на разные синтаксические уровни, порождает изоморфизм синтаксических конструкций разных уровней.

2.7. Высказывания с императивной семантикой

Категория императивности и способы ее репрезентации в речи находятся в центре исследований современных ученых 1 . Однако системное исчерпывающее представление о данной категории еще не вполне сформировалось. Данная категория органически связана не только с отображением действительно-го и воображаемого, желаемого мира, но и с правилами взаи­модействия собеседников.

1 См., например: Храковский B.C., Володин А.П. Семантика и типология им­ператива. Русский императив. Л., 1992; Бердник Л.Ф. Вопросительно-побудительные предложения в современном русском языке // Русский язык в школе. 1989. №2; Гусева Е.И. Текстообразующая роль побудительного пред-тжения в современном русском языке: Автореф. дис... канд. филол. наук. Гостов н/Д, 1989; Бирюлин Л. А. Теоретические аспекты семантико-мрагматического описания императивных высказываний: Автореф. дис... д-ра. филол. наук. М., 1992; Сергиевская Л.А. Сложное предложение с импера-1ивной семантикой в современном русском языке: Автореф. дис. ... д-ра, фил. наук. М., 1995, Гусева Я.Л. Актуальные аспекты синтаксического поля модальноста: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 1996; Кудряшов НА. Конструкции с косвенным императивным смыслом в современном русском языке: Автореф. дис.... канд. филол наук. Ростов н/Д, 1998.

Как отмечают исследователи, побудительные речевые ак­ты весьма многообразны и характеризуются разной степенью категоричности. Они могут выражать приказ, требование, предложение, приглашение, призыв, просьбу, совет, разреше­ние, извинение, пожелание, долженствование, предостереже­ние, запрещение, инструкцию и др 2 .

Центром императивной ситуации является понятие субъ-ектности, ибо оно всегда направлено на получателя - предпо­лагаемого исполнителя побуждения, в функции которого вы­ступает 2-е лицо.

В такого рода высказываниях выделяются препозитивное значение и субъективно-модальное значение желательности осуществления означенной ситуации. При этом подобная субъективно-модальная направленность основана на объек­тивных предпосылках наличия ситуации, прямо противопо­ложной представленной в предложении. Кроме того, говоря­щий, используя разные способы побуждения, подходит к их выбору прагматически, исходя из того, "что адресат может, в состоянии выполнить указанное действие 3 .

Внимание к собеседнику, его намерениям, эмоциональ­ному состоянию, ситуации общения с ним, его месту в иерар­хии отношений и т.п. обеспечивает успешность побудительно- го речевого акта и является необходимым условием установ­ления контакта между собеседниками, который сохраняется в случае согласия адресата осуществить предлагаемое ему адре­сантом действие, т.е. достижения цели адресанта.

Русский язык, имеющий богатый арсенал конструкций, обслуживающих императивные речевые акты, обеспечивает говорящему возможность их выбора, который соответствовал бы ситуации и иллокутивному намерению адресанта.

К прямым способам выражения императивности относят-ся те, в которых побуждение заключено уже в самой семантике

2 Шмелева Е.А. Виды побуждения в русском языке // Функциональное опис
ние русского языка и методика преподавания его как иностранного: Межву
сб. науч. тр. М, 1989. С. 25

3 Милосердова Е.В. Семантика и прагматика модальности (на материале про­
стого предложения современного немецкого языка. Воронеж, 1991. С. 92.

формы глагола-предиката. К центральным из них следует от­нести высказывания с формой повелительного наклонения.

Несколько в стороне от центра поля императивности на­ходятся предложения, где в качестве предиката выступает форма изъявительного наклонения 1-го лица множественного числа (с прибавлением частицы-аффикса - те при обращении к нескольким лицам: "Пойдем (-те) в кино!"), а также формы 3-го лица с частицей пусть. Сюда же относятся пооудител_ьные высказывания с формой 2-го лица будущего времени ("До мое­го прихода вымоешь посуду и протрешь окна!"), а также пред-ложения с сослагательным наклонением, имеющие значение совета: "Почитал бы ты немного!". Кроме того, к прямым спо­собам выражения побуждения мы относим и инфинитивные формы: "Молчать!"; "Встать!".

Прямое побуждение может быть выражено и с помощью лексем, имеющих значение побуждения: приказывать, про­сить, советовать и др. в форме 1-го лица единственного и множественного числа. Такого рода императивные действия призваны не только воздействовать на волевой аспект адреса-га, но и изменять действительность в целом. При этом может быть опущено как наименование самого желаемого действия, гак и глагола со значением просьбы: "Попрошу на самый верх, где бильярдные... - Давай наверх... - согласился Каменев" (О. Приходько). Такие эллиптические конструкции употребляются обычно в экстремальных ситуациях, вынуждающих адресанта действовать максимально немногословно, и чаще лицом с ие­рархически более высоким положением, чем его адресат: "На выход с вещами! Не вижу улыбки... - Перебросив через плечо ремень тяжелой сумки, я двинулся за полковником..." (О. При­ходько).

Как отмечает М.К. Милых, разные формы выражения прямого побуждения могут соответствовать разной степени категоричности, которая зависит от ситуации общения 4 . Так, учитель может, обращаясь к классу, употребить 1) нейтраль­ное: "Закройте тетради, откройте книги!"; 2) смягченное побу­ждение, приглашение к действию: "Закроем тетради, откроем книги"; 3) менторское; "Пусть все закроют тетради и откроют книги"; 4) резко-категорическое: "Закрыть тетради и открыть

Милых М.К. Побудительные предложения в русском языке // Труды истори-ni-филологического фак-та РГУ. Харьков, 1953. Вып. 4. С. 6-11.

книги!"; 5) побуждение-планирование действий: "Теперь вы закроете тетради, откроете книги" и т.п.

На периферии поля императивности находятся высказы­вания с косвенным побудительным смыслом, побуждение в которых выражается повествовательным или вопросительным по своей структуре предложениями. Такая асимметричность объясняется тем, что предложение, как и любой языковой знак, обладает сложной семантической структурой. В силу этого при соответствующих конситуативных условиях те или иные эле­менты семантики предложения могут легко актуализироваться в требуемом для говорящего смысле. Причем в выражении семантики в таких случаях, как отмечает М.В. Никитин, участ­вуют "как эксплицитные семиотические значения, так и экс­плицитные семиоимпликационные значения высказываний" 5 .

В качестве подобных высказываний в русском языке за­кономерно, в силу языковой конвенционализации, употребля­ются вопросительные предложения, а также повествователь­ные, организованные по модели, включающей в себя, помимо глагола-инфинитива, слова с модально-оценочным значением необходимости, неизбежности, морально-этической оценки и др. Характер подобной оценки позволяет собеседнику делать вывод о желательности или нежелательности своих дальней­ших действий для себя и адресанта: "Да, вам, Иван Ильич, лучше туда не идти" (В. Дубинцев).

Любое вопросительное предложение эксплицитно выра­жает значение побуждения к речевому действию, которое под влиянием контекста в известных случаях преобразуются в се-миоимпликационное значение побуждения к действию вооб­ще. Как и прямое побуждение, высказывания с косвенным смыслом обязательно предполагают прямую обращенность к собеседнику, 2-му лицу, что свойственно и вопросительному предложению.

Так же, как и прямые побуждения, такие предложения, помимо пропозиционного содержания, передают информацию об иллокутивных намерениях говорящего, т.е. побудительный, коммуникативный компонент семантики, апеллирующий к эмоционально-волевой сфере собеседника, а также сообщение об инициируемом (и имплицитно), об инициирующем дейст­виях.

3 Никитин М.В. Предел семантики // Вопр. языкозн. 1997. №1. С. 4-5.

Косвенные побуждения обычно используются в речи то-гда, когда адресант не хочет или не решается прямо вторгаться в эмоционально-волевую сферу собеседника и хочет предвари-тельно путем оценки предпочитаемого им события или вопро-са-побуждения выяснить, возможен ли в этом плане дальней­ший контакт с собеседником: "... А отчего бы вам, Александр Михайлович, не заглянуть как-нибудь и к нам?.. - Благодарю нас, я как-нибудь зайду..." (М. Алданов).

На крайней периферии способов выражения категории императивности находятся скрытые речевые акты. В отличие от прямых и косвенных способов выражения побуждения они не имеют в основе своего побудительного значения ни общего для их предикатов значения желательности, ни значения ирре­альности. Не имеют данные высказывания в своей структур­ной исходной семантике и компонентов побудительного зна­чения. Их коммуникативная направленность определяется только конситуацией. Они не обладают ни специализирован­ными морфологическими формами предикатов, ни устойчи-ными моделями, закономерно подвергающихся переносу зна­чений. Например: "Не знаю, стоит ли брать с собой зонт? - На улице дождь". (Из разговора). Вторая реплика имплицитно предполагает (наряду с эксплицитной информацией) побужде­ние: "Бери с собой зонт". В данном случае как бы опущена общая посылка, логическое звено, известное обоим говоря­щим: "Пойду погуляю немного. - Уже десять часов вечера". (Из разговора). В данном случае обоим собеседникам известно общее положение "ночью не гуляют", отсюда вывод: "не сле­дует гулять адресату в 10 часов вечера ".

Такого рода побуждения и запреты рассчитаны на интел­лектуальную сферу собеседника и требуют определенного фонда общих знаний.

Остановимся подробнее на косвенных способах выраже­ния побуждения. Косвенное побуждение с опорой на объек­тивную необходимость совершения желаемого адресантом действия может быть выражено рядом способов и моделей:

1) употреблением категории состояния пора, значение ко­торой отражает нечто закономерное, не зависящее от челове­ческих желаний, в сочетании с инфинитивом и дательным па-дежом местоимения 2-го лица. Такие конструкции, побуждая собеседника к действию, указывают на его своевременность и

необходимость именно в данный момент: "...Жениться вам пора, золотой мой..." (Ф. Соллогуб);

2) значение предпочтительности какого-либо действия
передается сочетанием категории состояния лучше (или проще)
с инфинитивом или условным придаточным: "Лучше, если
приедешь в полшестого. Чтоб мы могли поговорить" (В. Ду-
бинцев).

В случаях предложения совместного действия адресат обозначается формой дательного падежа множественного чис­ла 1-го лица: "...Нам лучше быть за первым столом или около него. Так в самом деле будет приличнее..." (М. Алданов).

Таким образом, цель использования модели со словом лучше - корректирование адресантом действий адресата, иду­щих, по мнению говорящего, вразрез с существующей ситуа­цией;

3) функцию выражения косвенного побуждения способны
выполнять высказывания, организованные по модели "модаль­
ный глагол + инфинитив + местоимение 2-го лица". По мне­
нию, Е.Е. Корди, волеизъявительность входит в состав семан­
тической структуры модальных глаголов 6 .

Конкретизация побудительного замысла всегда сопряже­на с сомнением говорящего в эффективности воздействующего начала произнесенного высказывания. Как отмечается, компо­нент предположительности такого эффекта этикетного плана явно выражен при употреблении модальных глаголов в пред­ложениях-просьбах. Особенно ярко он проявляется при отри­цании в вопросительном Предложении: "Вы не можете зайти к нам сегодня вечером?" (М. Алданов).

В повествовательных предложениях без отрицания реали­зуйся косвенная форма совета: "По-моему, без кабины вы мо­жете обойтись, а впрочем, как вам угодно", - посоветовал... жене Клервилль" (М. Алданов).

Если побуждение, по мнению адресанта, совпадает с же­ланиями собеседника, то оно граничит с разрешением совер­шить действие: "У тебя мокрое лицо, можешь взять полотенце" (А. Азальский). В данном случае имплицитно выражено субъ-

6 Корди Е.Е. Вторичные функции высказываний с модальными глаголами //1
Типология и грамматика. М., 1990. С. 178.

7 Булыгина Т.В., Шмелев АД. Языковая концептуализация мира (на материале |
русской грамматики). М., 1997. С. 288; Формановская Н.И. Употребление)
русского речевого этикета. М., 1982. С. 117.

ективное отношение говорящего к содержанию сообщения, соучастие адресанта в позитивном изменении дел адресата. Такой эффект возможен только при непосредственном обра­щении к собеседнику, в силу чего в высказывании обязательно присутствует форма местоимения или только глагола во 2-м лице.

При наличии отрицания при глаголе мочь в повествова­тельном предложении выражаются объективная невозмож­ность и нежелательность совершения адресатом выраженного инфинитивом действия, а, следовательно, побуждение его со-всршить нечто прямо противоположное: "Вы не можете зада-вать ваши вопросы сейчас" (О. Приходько). При двойном от­рицании побудительное значение выражается еще рельефней: "Вы не можете не рассчитывать на их помощь!" (М. Попов).

Подобные императивные конструкции омонимичны кон-струкциям повествовательной семантики и в отличие от них характеризуются побудительной интонацией и фразовым уда­рением, падающим на модальный глагол.

При наличии в предложении слова можно обычно пере­чается приглашение к совместному с собеседником действию: Для нашего дела вам можно найти и время, и место" (М. Ал-данов). Однако совместность действия в целях установления более тесного речевого контакта с адресатом может быть вы­ражена и формой 1-го лица множественного числа: "Ну, мы можем опять говорить по-русски" (М Алданов).

Побуждение, основанное на обязательности воспроизве-дения выраженного в высказывании действия, передается пу-тем использования моделей со словами должен, обязан, следу­ет, надо (нужно), необходимо, требуется, придется в сочета­нии с инфинитивом и местоимением 2-го лица в дательном падеже.

Такие высказывания сопровождают побуждения апелля­цией к объективной необходимости осуществления действия, выраженного инфинитивом.

Элемент необходимости, долженствования может быть двух видов: алетическим и деонтическим. "Алетическое дол­женствование связано с объективными потенциями реального мира, деонтическое - с нормативным и ненормативным пове­дением" 8 . В связи с этим рассматриваемые высказывания мо-

" Булыгина ТВ., Шмелев А. Д. Концепт долга в поле долженствования // логи-кч-кий анализ языка: культурные концепты. М., 1981. С. 15.

гут: 1) подчеркивать вынужденный характер побуждения или] 2) апеллировать к моральному долгу собеседника. Отсюда от-тенки_ побуждения: приказание, распоряжение, требование, убеждение, разъяснение и т.п.: "Она внимательно изучила би­лет. - Вовремя нужно приходить" (О. Приходько); "...Но кроме крема "для загара" вам необходимо приобрести еще что-нибудь для смягчения кожи..." (С. Есин). Семантика таких по­буждений основана на каузировании к действию путем убеж­дения в его объективной необходимости. Стремление убедить адресата в его неизбежной заинтересованности в осуществле­нии требуемого действия иногда находит выражение в мнимой задействованности автора в побуждении: "Никакого волнения. Пожалуйста, - проговорил Пьер. - Прежде всего, нам- нужно снять рубашечку" (В. Набоков).

Семантика побуждения к необходимому в силу долга действию такова, что не позволяет отрицательно ответить на побуждение: "Вам придется сообщить мне данные, добытые первыми шагами дознания..." (М. Алданов). В такого рода вы-оказываниях социальный, психологический статус говорящего выше статуса собеседника и позволяет ему апеллировать к мо-ральному долгу адресата.

Еше более резко это подчеркивается в предложениях схе­мы N + должен, обязан + инфинитив: "...Никакого учебного! года у вас не было. И не читаете вы почти ничего. Вы должны заниматься, Витя..." (М. Алданов).

Однако при отсутствии неравенства между собеседника­ми в содержании высказывания преобладает значение совета, приглашения, т.е. категоричность побуждения снижается: "По-моему, вы должны написать свои воспоминания" (М. Алда-нов).

Косвенные речевые акты со значением побуждения, их семантика иногда зависят от контекста, ситуации. Они могут| выражать разные аспекты побуждения. Так, повествовательное! предложение с компонентом мочь обычно выражает совет (ес-ли же говорящий прибегает к своей компетенции или исполь­зует свое иерархически более высокое, чем у собеседника по­ложение, в речи реализуется разрешение): "Вы можете не ра­ботать по вечерам" (Я вам советую / или приказываю, разре­шаю).

В роли императивных высказываний, выражающих запрет на осуществление какого-либо действия, часто выступают мо-дели повествовательных предложений, содержащие указание на прямую адресованность речевого акта посредством упот­ребления местоимения 2-го лица. Модель таких предложений предполагает и частично типизированное лексическое содер­жание - употребление лексем, значение которых включает в себя сему осуждения поведения адресата или сему нецелесо-образности его поведения. Таковы предложения, включающие и себя слова бесполезно, напрасно, нехорошо, незачем. При эгом лишь слове напрасно (зря) способно сочетаться с финит­ными формами глагола настоящего времени: "Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его на-сравнительно Филипп Филиппович..." (М. Булгаков); "А ты очень зря опять говоришь об этом..." (А. Федоров). Автор та­кою рода побуждений как бы склоняет своего собеседника выполнить действие, противоположное тому, что тот делает или собирается делать. При этом употребление в таких конст­рукциях прошедшего времени погашает императивную семан-тику высказывания (нельзя запретить уже осуществленное кем-то действие): "...Ничего нового на свете не произойдет. Так что вы напрасно кипятились насчет новой жизни" (И. Ильф, Е. Петров).

Слова нехорошо, бесполезно, незачем, нечего сочетаются только с инфинитивом: "Нехорошо так резко прерывать его" (О. Приходько); "Вам незачем отказываться от своих прежних намерений" (Ml Алданов). Некатегоричность требований-зап выражается в данном случае и формой несовершен­ного вида глагола, а также безличным характером самой структуры высказывания, как бы исключающего прямой выход к эмоционально-волевую сферу собеседника.

Субъективность, эмоционально-оценочный компонент высказывания усиливаются за счет лексической семантики инфинитива, обозначающего эстетически или этически непри­емлемые для адресанта факты: "Я свое отслужил, нечего меня повестками стращать" (О. Приходько), Ср.: "Нечего болтать, ругаться, бездельничать". Такие императивы сопровождаются коннотацией осуждения, и в основе их реализации лежит со­циально-ролевое (реальное или мнимое) превосходство адре­санта.

Категоричность запрета закреплена за моделью со словом нельзя в сочетании с инфинитивом несовершенного вида: "Я имею в виду, что такой случай вам нельзя упускать" (М. По­пов). Такого рода побудительные предложения помимо запре­та сориентированы на изменение ментального или физическо­го поведения адресата в будущем: "Клавдия страстно прижа­лась к нему и горячо говорила: - Так дальше тебе нельзя жить, нельзя!" (В. Соллогуб). Такие предложения содержат и нега­тивную этическую оценку факта. Интересно, что совершенный вид глагола резко меняет семантику таких предложений; встречается он только в сочетании с частицей не:

"Вам нельзя не подождать их..." (М. Алданов). В этом случае отрицательную оценку получают намерения адресата, а само высказывание за счет отрицания получает уже значение не запрета, а настоятельной рекомендации.

Побуждение-запрет может быть выражено повествова­тельным предложением, образованным по модели "Вы (ты) забываете (-ешь) + Inf (несовершенного вида)". Уже само лек­сическое значение предиката содержит осуждение представ­ленного далее факта (память - ценнейшее свойство человече­ского сознания; забыть, лишиться ее - очень плохо для челове­ка). Неодобрение со стороны говорящего вызывает факт дей­ствия, совершаемого слушателем, который в процессе перера­ботки информации должен осознать недопустимость своего поведения. "Ты забываешь готовить уроки"; "Вы забываете закрывать вашу дверь на ночь" (В. Набоков), Просьба сопро­вождается здесь напоминанием об обязательности ее реализа­ции и тем самым предотвращает ее нарушение в будущем. Данная форма побуждения отличается от прямого побудитель­ного речевого акта (Ср.: "Не забывайте закрывать вашу дверь на ночь!") тем, что говорящий не осуществляет прямого нажи­ма на адресата посредством своего авторитета или своей напористости.

Для выражения смягченного запрета часто используются вопросительные предложения, приобретающие при этом зна­чение отрицательных высказываний.

Императивность (побуждение собеседника к вербальному ответу), как уже говорилось, присутствует в значении и собст­венно вопросительных предложений. Кроме того, вопрошаю­щий часто не знает, существует (будет ли существовать) на­званный факт в реальной действительности, что свойственно и

значению побуждения и служит объяснением той легкости, с которой вопрос включается в побудительный контекст.

Вопросы-побуждения используются в ситуациях, в кото­рых адресат на зависит от говорящего, но последний старается в вежливой форме выразить критическое отношение к дейст­виям собеседника. Вопросительная интонация при этом сни­мается: "Ах, милый мой, милый Ромашов, зачем вы хотите это делать? Подумайте: если вы знаете твердо, что не струсите... то ведь во сколько раз тогда будет смелее взять и отказаться" (А.И. Куприн). Оттенок упрека в таких случаях соотносится с интересами адресата, и говорящий таким образом как бы ог­раждает себя от возможного конфликта и нарушения контакта с адресатом: "Спокойно, Алик Романович. Зачем вы так нерв­ничаете?" (О. Приходько).

Следует заметить, что если "зачем-реплика" - вопрос, тре­бующий уточнения некоторых деталей ситуации, то в речевом употреблении невозможно его побудительное прочтение, тем более что здесь в устном использовании фразовое ударение падает на слово зачем и оно отделяется от остальной части предложения паузой: "Но ведь я сто раз объясняла вам, мама, что я еду на несколько дней. - Зачем вы едете? - осторожно-дипломатично спросила Муся" (М. Алданов). Ср.: "Зачем вы едете? Там опасно".

Аналогичное побудительное значение могут иметь и "по-чему-реплики": "Тебе на жизнь ничего не остается - пять руб­лей, Почему ты отказываешься от денег Марка?" (А. Рыбаков); Ср.: "Зачем ты отказываешься от денег Марка?"

Однако при наличии отрицательной формы предиката ре­плика зачем невозможна и единственно возможным вариантом выражения запрета оказывается реплика почему: "Почему ты не поведешь к отцу?"

При употреблении реплики почему и зачем адресанту удается избежать конфликтности, которая возможна при пря­мом побуждении, ибо побуждение-запрет в таких репликах "маскируется" под вопрос-желание узнать причину (или цель) нежелательного, нецелесообразного, с точки зрения адресанта, поведения собеседника.

пился с Балагановым. - Что же вы меня бьете?" - надрывался Балаганов" (И. Ильф, Е. Петров).

Та же экспансивность заложена и в "чего-репликах", от­личающихся от "что-реплик" своим разговорным характером. Цель и той, и другой реплики заключается в желании прину­дить адресата к прекращению действия, несовместимого с ин­тересами автора:

"Вы чего здесь двери ломаете? - раздался над ними глу­хой воющий голос" (В. Дудинцев); "Чего вы орете, как белый медведь в теплую погоду? - строго сказал Остап" (И. Ильф, Петров). Такого рода вопросы побуждения наносят вред эмо­циональной сфере адресата и при известных условиях могут спровоцировать конфликт, тем более что эти вопросы "свобод­но включают в себя просторечную лексику и фразеологию, и говорящий таким образом намеренно снижает уровень обще­ния с собеседником.

Побуждение-запрет на совершение действия, выраженно­го глаголом однонаправленного движения, может быть оформ­лен репликой-вопросом с наречием куда: "Куда ты тащишь меня? Я близко живу, А ты черт знает куда тащишь" (К. Ваги-нов); "Бабка: Куда Галю-то понесла? Ну куда? Я что, не поси­жу?" (Л. Петрушевская). Здесь на смену убеждению приходит упрек, выражаемый иногда с такой силой, что создается риск для эмоционально-волевой сферы адресата.

Близки по структуре к вопросительной конструкции и предложения, построенные по схеме "Сколько раз просил (просили) тебя (вас) + Vinf (чтобы + придаточное изъясни­тельное)".

С отрицанием не такие конструкции передают запрет: "Сколько раз я просил не называть меня парнищей!" (И. Ильф, Е. Петров); "Сколько раз вас просили не входить без стука!" (Из разговора).

Как отмечает В.И. Шаховский, вопросительные место­именные слова часто близки к эмоциональным частицам и вы­ступают как "сигналы определенной эмотивной интенции от­правителя, призванные вызвать определенный настрой у полу­чателя" 9 . Подобного рода эмотивные наслоения упрека, него­дования, экспансии находим и в представленных выше репли­ках-запретах. Выражение в этом случае получает тот факт, что

" Шаховский В.И Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж. 1987 С. i64

творящий неоднократно просил адресата осуществлять (или не осуществлять) запрашиваемое им действие.

Побуждение и запрет (в зависимости от негативной или позитивной формы предиката) могут выражать модели вопро-сительных конструкций, соответствующие схеме "Неужели + вы (ты) + Vf (настоящего времени)". При этом запрет выража­ется формой утвердительного предложения, а побуждение -отрицательного: "Неужели вы верите его обещаниям?"; "Я очень занят, - сказал я. - Ну неужели ты не можешь отвлечься на полтора часа?" (В. Токарева). Целью говорящего является стремление в этикетной форме заставить адресата совершить определенное действие, обратив внимание на неуместность его поведения или намерений.

Всякий запрет нежелателен для адресата, затрагивает ас­пект его независимого "Я", его самоуважения, не допускающе­го критики его поведения. Снятие прямой обращенности к со-беседнику, создание иллюзии - зависимости косвенного побу­ждения от объективной действительности, диктующей необхо­димость прекращения того или иного действия адресата, смяг­чают императивность и не наносят ущерба самолюбию адреса-та, а, следовательно, не нарушают контакта собеседников, ис­ключая возможность конфликтной ситуации.

С другой стороны, при соответствующем лексическом со­к-ржании предложения (при наличии просторечных слов или слова, выражающего запрос об образе действия, с помощью которых говорящий стремится подчеркнуть силу убедительно­сти своего речевого акта) адресант может намеренно идти на конфликт, желая таким образом изменить создавшуюся ситуа­цию: "Как вы обращаетесь с людьми?" или "Куда вы лезете?"

Достаточно высокая употребительность косвенных рече-вых актов побуждения и частотность эффективности их рече-вого воздействия свидетельствуют о преимуществе и целесо­образности их использования.

Повествовательные и вопросительные предложения, вы-сгупая в роли побудительных, приобретают под влиянием кон-ситуации семиоимнликационное значение, в основе возникно­вения которого лежат либо компоненты семантики, заложен­ные в соответствующей модели прямого речевого акта (значе­ние побуждения к речевому ответу и возможность ирреально-ги излагаемого факта в вопросительной конструкции), либо лексическое содержание предложения, слова оценочной се-

мантики, явно поощряющие или запрещающие ту или иную деятельность адресата. Данный факт свидетельствует о тесной взаимосвязи между семантическим, синтаксическим и прагма­тическим уровнями в процессе реализации побудительного речевого акта.

Косвенные побудительные речевые акты связаны с пря­мыми речевыми актами сложными парадигматическими омо­нимическими и синонимическими отношениями, что создает богатые возможности выбора для говорящего.

Омонимические отношения с соответствующими по форме повествовательными или вопросительными предложе­ниями создают возможность адресанту отказаться от предла­гаемого им запроса о необходимости того или иного действия собеседника и апеллировать к исходному значению предложе­ния (эта же возможность заложена и в понимании его адреса­том). Например: "Куда ты собрался на ночь глядя? - К другу." или "Куда ты собрался на ночь глядя? - А тебе какое дело? -Нельзя уж и спросить" (Из разговора).

Как внутренние (с другими косвенными актами побужде­ния), так и внешние (с прямыми и скрытыми речевыми актами) богатые синонимические отношения предложений со значени­ем косвенных речевых актов предоставляют говорящему бога­тейшие возможности выбора, знание правил которого помога­ет ему эффективным образом воздействовать на своего парт­нера по коммуникации, учитывая социальный статус адресата, его эмоциональное состояние, его характер, ситуацию обще­ния и пр., и таким образом добиваться эффекта через воздейст­вие на мир знаний и чувств собеседника. Это дает говорящему возможность оказать максимальное воздействие на собеседни­ка, остановив свой выбор на той модели, которая более всего соответствует ситуации общения иэмоционально-волевым особенностям собеседника. Находясьна периферии способов репрезентации категории императивности, косвенные речевые акты, тем не менее, активно конкурируют в своем речевом ис­пользовании с центральными прямыми способами выражения побуждения.

Итак, функционально-семантической категории импера­тивности соответствует целая система моделей прямых и кос­венных речевых актов, моделей, служащих эффективности человеческих контактов, без чего невозможно существование в социуме.

"В основе всякого литературного языка лежит накоплен­ное веками сокровище фраз, словосочетаний, комбинаций, из­речений, пословиц и т.п. Но это сокровище оказывается гораз­до большим сокровищем, чем обыкновенно думают. Обычно его понимают как сумму накопленной данным народом мудро­сти; между тем в языковом материале, унаследованном от старших поколений, заложены в виде возможностей и линии речевого поведения будущих поколений, наследников этого сокровища" 10 .

Речевое поведение носителей русского языка во многом определяется знанием всего арсенала сокровищницы побуди­тельных моделей, а также их потенциальных возможностей, обеспечивающих говорящему должную речевую стратегию и тактику. "Сокровище" знаний такого рода и умение им пользо­ваться поистине бесценны.

Раздел 3

ПРЕДИКАТИВНЫЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ В СОВРЕМЕН­НОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ 3.1. Функционально-семантическая категория модальности

Категория модальности как объект исследования тради­ционно привлекала внимание лингвистов (А.А. Шахматов, A.M. Пешковский, В.В. Виноградов, Г.А. Золотова, О. Еспер­сен, Ш. Балли и др.). Однако до сих пор не получили одно­значного решения вопросы, связанные с объемом, лингвисти­ческим статусом, средствами речевой репрезентации данной категории. В современной лингвистике, как отечественной, так и зарубежной, представлены различные точки зрения на кате­горию модальности. При этом данные точки зрения при всем их разнообразии имеют и нечто общее. Так, большинство уче­ных признает, что "общей чертой характеристики сущности модальности является отношение между составляющими ком­муникативного процесса, т.е. между говорящим, высказывани­ем и объективной действительностью" 1 . Рассмотрение же этих отношений различно. В первую очередь это зависит от того, на какую из трактовок модальности (узкую или широкую) опира-

10 Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. М.. 1957. С. 132. 1 Широкова А.Г. Проблемы изучения категории модальности в зарубежных славянских странах // Междунар. юбилейная сессия, посвященная 100-летию со дня рождения акад. В.В Виноградова: Тез докл. М.. 1995. С. 148 - 149.

ется лингвист. Для отечественного языкознания характерна широкая трактовка модальности, основывающаяся на опреде­лении данной категории, предложенном В,В. Виноградовым: "Каждое предложение включает в себя, как существенный конструктивный признак, модальное значение, т.е. содержит в себе указание на отношение к действительности. Любое цело­стное выражение мысли, чувства, побуждения, отражая дейст­вительность в той или иной форме высказывания, облекается в одну из существующих в данной системе языка интонацион­ных схем предложения и выражает одно из тех синтаксических значений, которые в своей совокупности образуют категорию модальности" 2 .

Далее он отмечает, что категория модальности "имеет смешанный лексико-грамматический характер. В языках евро­пейской семьи охватывает всю ткань речи". Таким образом, в такой широкой трактовке категория модальности включает в себя коммуникативную целеустановку, различные эмоцио­нальные значения. В некоторых работах последних лет, в ча­стности В.Г. Адмони, Г.П. Немца и др., ещё более расширяется объём категории модальности, в неё включается и категория отрицания (негопозитивности).""

При анализе взаимосвязи между компонентами процесса коммуникации центральным элементом признается либо сам говорящий и его отношение к действительности (Грепл, Бауэр и др.) либо отношение говорящего к высказыванию (М. Кубик и др.) либо высказывание и его отношение к действительности (с точки зрения говорящего). Именно последний взгляд наибо­лее распространен в отечественной лингвистике (см. работы В. В. Виноградова, Н.Ю. Шведовой, Г.А. Золотовой и др.). Дан­ный подход представляется наиболее последовательным, так как позволяет учесть все составляющие процесса коммуника­ции, обосновать деление модальности на объективную и субъ­ективную, которые, однако, существуют в предложении-высказывании в тесной взаимосвязи. Именно в том, понимает ли говорящий содержание высказывание как реальное или как ирреальное, большинство отечественных исследователей ви-

1 Виноградов В.В. О категории мод&тьности и модальных словах // Виноградов

ВВ. Избранные труды по русской 1рамматике. М., 1975.

" Адмони В.Г. Строй современного немецкого языка. М., 1982; Немец Г.П.

Актуальные проблемы модальности в современном русском языке. Ростов н/Д.

дит сущность модальных отношений. Следует, однако, учесть, что реальность и ирреальность при этом рассматриваются весьма широко и неоднозначно.

Некоторые лингвисты, считая основным для модальности коммуникативное намерение говорящего, выделяют в соответ­ствии с этим критерием основные модальные схемы высказы­ваний повествовательные, вопросительные, побудительные и желательные. Такое включение целеустановки в объем катего­рии модальности влечет за собой необходимость более четкой градации типов высказываний, фиксации наличия различных промежуточных типов 4 .

Но следует иметь в виду, что выделяемые с учетом ком­муникативно-прагматического подхода коммуникативные зна­чения "неодноплановы значениям собственно модальным" 5 . Категория модальности и целеустановка взаимодействуют при оформлении высказывания, однако единицы с одинаковой мо­дальностью могут различаться по типу целеустановки. Если же признать, что целеустановка входит в состав категории мо­дальности, то модальное (частное) значение и значение целе­установки должны взаимоисключаться как элементы одного обобщённо-грамматического значения, на основе которого оформляется грамматическая категория. В русском же языке это не соответствует реальному положению вещей.

Следует также попытаться отграничить модальность как лингвистическую категорию от близких к ней категорий отри­цания, эмоциональности и более общей, чем модальность, ка­тегории предикативности.

Предикативность так же, как и модальность, является не­отъемлемым признаком предложения-высказывания, однако представляет собой категорию белее высокого уровня абстрак­ции. Категория модальности входит в категорию предикатив­ности в качестве составляющего элемента (в данном случае речь идет о модальности объективной).

4 См.: Блох М. Проблемы парадигматического синтаксиса: Автореф. дне. ... д-ра филол. наук. М., 1977, Валимова Г.В. Функциональные типы предложений в современном русском языке. Ростов и/Д, 1967.

" См.: Блох М. Проблемы парадигматического синтаксиса: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук М, 1977; Валимова Г.В Функциональные типы предложений в современном русском языке. Ростов н/Д. 1967.

Некоторые исследователи, в частности Г.П. Немец, Н.Е. Петров и др. 6 , включают в объем категории модальности раз­личные эмоционально-экспрессивные элементы. Представля­ется необходимым разграничить модальность и эмоциональ­ность как категории. Модальность - это неотъемлемый признак предложения, как категория стабильна. Эмоциональность (и экспрессивность) являются факультативными признаками. Предложение-высказывание может быть нейтральным с точки зрения эмоциональности и экспрессивности. Кроме того, одно и то же предложение, сохраняя модальность, может передавать различные эмоции, изменять эмоциональную окраску. Напри­мер, предложение "Идет дождь" в зависимости от интонации по воле говорящего может передавать радость, сожаление, удивление и т.д. Дополнительным признаком, позволяющим разграничить модальность и эмоциональность, можно считать то, что каждая из этих категорий обладает своим набором средств выражения.

Как указывалось ранее, ряд ученых включает категорию негопозитивности в объем категории модальности. В лингвис­тике представлена особая концепция отрицательной модально­сти 7 . Однако данные категории необходимо разграничивать. Отрицание представляет собой категорию более высокого уровня абстракции. Модальные же значения охватывают лишь часть значений, присущих категории отрицания. Отрицатель­ные конструкции, базируясь на утвердительных, богаче в ком­муникативном и прагматическом аспектах.

Кроме того, объективная модальность всегда представле­на в конструкции эксплицитно, а отрицание может быть и им­плицитным. И субъективная, и объективная модальность обла­дают набором средств выражения, отличным от речевых реа­лизаций категории отрицания. Так, в частности, отрицание в отличие от модальности может быть выражено средствами словообразовательного уровня. Таким образом, предпочти­тельнее опираться на традиционное понимание модальности.

Понимание статуса лингвистической категории модаль­ности зависит от подхода к явлениям языка, которым пользу­ется тот или иной лингвист. Так, модальность рассматривается

6 Немец Г.П. Указ соч.; Петров НЕ. О содержании и объеме языковой модаль­
ности. Новосибирск, 1982.

7 FxnepceH О. Философия грамматики М, 1958.

как понятийная 8 , синтаксическая 9 , семантическая 10 , таксоно­мическая, функционально-семантическая категория. Послед­няя точка зрения опирается на концепцию, предложенную В.В. Виноградовым. В дальнейшем это направление анализа было развито в работах А.В. Бондарко".

Функционально-семантическая категория (ФСК) модаль­ности понимается как категория, "охватывающая систему грамматических форм глагольного наклонения, а также син­таксические и лексические средства выражения отношения высказывания к действительности" 12 . Подобный подход к ка­тегории модальности не противоречит традиционному деле­нию модальности на объективную и субъективную, так как каждый из этих типов модальности соответствует определен­ным значениям, реализует их с помощью собственных средств выражения. Различаются они и по признаку обязательности (факультативности). Объективная модальность является обяза­тельным признаком предложения-высказывания. Субъектив­ная - признак факультативный, при этом субъективная мо­дальность как бы наслаивается на объективную: эти типы мо­дальности постоянно взаимодействуют. Традиционно объек­тивная модальность подразделяется на реальную и ирреаль­ную. Ядром средств выражения объективной модальности яв­ляется грамматическая категория наклонения глагола. В зави­симости от того, считает ли говорящий содержание высказы­вания по доминирующим признакам реальным или ирреаль­ным, в качестве средств выражения используют те или иные формы наклонения. Однако реальность/ирреальность в лин­гвистике понимаются неоднозначно. Для того, чтобы более точно разграничить эти понятия, некоторые исследователи предлагают, во-первых, определить узкое и широкое понима­ние "реальности", а во-вторых, ввести третий элемент системы - "потенциальность". При этом потенциальность понимается как зона, которая фиксирует переход от ирреальности к реаль­ности. При этом реальность в узком смысле соотносится с ак­туальностью, фактичностью. Ядром средств ее выражения яв-

8 Мещанинов И.И. I лагол М., Л., 1949; Ломтев Т.П. Предложение и граммати­ческие категории. М., 1972. " Немей Г.П Указ соч., Петров НЕ. Указ. соч.

"" Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982; Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960. 12 Бондарко А.В, Грамматическая категория и контекст. Л., 1971. С. 11.

ляется форма настоящего актуального, а также формы про­шедшего времени. Реальность в широком смысле выражается всеми формами изъявительного наклонения, в том числе и бу­дущего времени. Форма будущего времени иногда рассматри­вается лингвистами как способ выражения ирреальной мо­дальности. Предпочтительной, на наш взгляд, является точка зрения, согласно которой, данная форма относится к сфере потенциальности: "Завтра я отправлю эту статью в газету" (В. Иванов). В данном примере выражено твердое намерение субъекта совершить, действие. Отнесенное к плану будущего действие мыслится как реальное. Данная форма обслуживает сферу потенциальности, ситуация мысленно преобразуется из ирреальной в реальную.

Кроме микрополя реальности, в составе поля модальности выделяют микрополя - ирреальности, необходимости, возмож­ности, желательности, предположительности и т.д.

Рассмотрим структуру и систему средств выражения ос­новных микрополей.

Как уже говорилось, ядром средств выражения микропо­ля реальности является изъявительное наклонение (или син­таксическое наклонение - индикатив). Периферия микрополя реальности представлена:

1) формами глагола, которые не относятся к определен­
ному наклонению, в частности, инфинитивом: "В квартире
молчали, а она на них кричать" (А. Данилова);

2)глагольными формами типа баи, хлоп, толк, стук и
т.п.:

"Она дугой тарелку о стену" (М. Серова);

3) формами причастий и деепричастий: "Звон этот влетел
в комнату, заставляя колебаться шторы, ярко освещенные
солнцем" (В. Катаев) (пример А.В. Бондарко).

Микрополе возможности пересекается с микрополями реальности и ирреальности. Можно говорить о реальной и ир­реальной возможности. Реальная возможность представлена в конструкциях с четко выраженным намерением совершить действие. В таких конструкциях выражается и воля говоряще­го.

Микрополе возможности "объединяет лексические, мор­фологические и синтаксические средства, выражающие пред­ставление говорящего о такой связи между субъектом пред­метной ситуации и его признаком, при которой существует

Обусловленность ситуации детерминирующими факторами, допускающими различный исход потенциальной ситуации - её реализацию или нереализацию" 13 . Значение возможности мо­жет быть выражено:

1) на лексическом уровне - модальными глаголами мочь (смочь), уметь (суметь) (при этом под модальным глаголом, вслед за Ш. Балли, мы понимается глагол, имеющий в семан­тической структуре модальную сему) и предикативами можно, возможно и др.;

2)на морфологическом уровне - формами будущего вре­
мени, настоящего, прошедшего (в переносном значении), а
также формами сослагательного наклонения; выбор морфоло­
гических средств выражения модального значения возможно­
сти зависит от того, мыслится ли ситуация как реальная или
ирреальная;

3)на синтаксическом уровне - специализированными ин­
финитивными конструкциями.

В предложении-высказывании значение возможности обычно реализуется комплексом средств. Семантическая " структура поля возможности строится на противопоставлении по признаку "внешний/ внутренний". Выделяется внешняя и внутренняя возможность. Внешняя возможность обусловлена факторами, которые находятся вне субъекта (социальными, природными). Внутренняя возможность определяется внут­ренними характеристиками субъекта (психические, физиче­ские, нравственные свойства и т.д.) либо свойствами объекта в бессубъектных конструкциях.

Микрополе необходимости также относится к сфере по­тенциальности, при этом конкретные речевые реализации кон­струкции со значением необходимости дают характеристику высказывания как реального или ирреального. Значение необ­ходимости выражается разноуровневыми средствами языка:

1) модальными лексемами (надо, необходимо, надобно и т.п.: обязан, должен, принужден и др,; следует, приходится, надлежит я др.; долг, обязанность и т.д.); данные лексемы, включая в свой состав семы необходимости, долженствования, вынужденности; различаются по грамматической принадлеж­ности, что определяет их способность функционировать в той или иной синтаксической конструкции;

Теория функциональной грамматики. Темпорал&ность. Модальность / Под ред. А.В Бондарко. М., 1990. С 126.

2)независимым инфинитивом. Например: "Вы обещания
даете, а выполнять их нам" (В. Цветков). Инфинитивные пред­
ложения располагаются на периферии данного микрополя и
могут совмещать различные оттенки значения необходимости.
Часть инфинитивных конструкций является средством выра­
жения императивной семантики, ирреальной модальности:
"Всем срочно покинуть здание вокзала!" (из газет);

3)глагольными формами настоящего времени с особой
семантикой. Подобные формы передают оттенок необходимо­
сти как предписание (некоторые авторы называют эти формы
"настоящее предписания") 14 . Подобные формы настоящего
времени обычно используются в инструкциях, правилах, пред­
писаниях и т. п.: "В случае нарушения "Правил", дежурный
докладывает администратору, администратор принимает пре­
дусмотренные меры (из "Правил проживания в гостинице");

4)формами повелительного наклонения, которые исполь­
зуются не в основном значении, а сближаются по семантике с
формами изъявительного наклонения: "Кто-то отдыхает, а я
трудись" (М. Липскеров). Часть форм сближается, по-
видимому, с формами будущего времени изъявительного на­
клонения, обслуживая, таким образом, сферу потенциально­
сти. Формы повелительного наклонен

Обычно к внутренним законам относят закон системности (глобальный закон, являющийся одновременно и свойством, качеством языка); закон традиции, обычно сдерживающий инновационные процессы; закон аналогии (стимулятор подрыва традиционности); закон экономии (или закон «наименьшего усилия»), особенно активно ориентированный на ускорение темпов в жизни общества; законы противоречий (антиномии), которые являются по сути «зачинщиками» борьбы противоположностей, заложенных в самой системе языка. Будучи присущими самому объекту (языку), антиномии как бы готовят взрыв изнутри.

К внешним факторам , участвующим в накоплении языком элементов нового качества, могут быть отнесены следующие: изменение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные перемещения народных масс, создание новой государственности, развитие науки, техники, международные контакты и т.п. Сюда же включается фактор активного действия средств массовой информации (печать, радио, телевидение), а также фактор социально-психологической перестройки личности в условиях новой государственности и, соответственно, степени адаптации ее к новым условиям.

Ответ на вопрос о том, почему решающим в языковом развитии (решающим, но не единственным) фактором оказывается действие внутренних законов, кроется в том, что язык является системным образованием. Язык - это не просто набор, сумма языковых знаков (морфем, слов, словосочетаний и т.п.), но и отношения между ними, поэтому сбой в одном звене знаков может привести в движение не только рядом стоящие звенья, но и всю цепь в целом (или ее определенную часть).

Закон системности обнаруживается на разных языковых уровнях (морфологическом, лексическом, синтаксическом) и проявляется как внутри каждого уровня, так и во взаимодействии их друг с другом. Например, сокращение количества падежей в русском языке (шесть из девяти) привело к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка - функция падежной формы стала определяться позицией слова в предложении, соотношением с другими формами. Изменение семантики слова может отразиться на его синтаксических связях и даже на его форме. И, наоборот, новая синтаксическая сочетаемость может привести к изменению значения слова (его расширению или сужению). Часто эти процессы бывают процессами взаимообусловленными. Например, в современном употреблении термин «экология» за счет разросшихся синтаксических связей существенно расширил свою семантику: экология (от греч. óikos - дом, жилище, местопребывание и...логия) - наука об отношениях растительных и животных организмов и образуемых ими сообществ между собой и с окружающей средой (БЭС. Т. 2. М., 1991). С середины XX в. в связи с усилившимся воздействием человека на природу экология приобрела значение как научная основа рационального природопользования и охраны живых организмов. В конце XX в. формируется раздел экологии - экология человека (социальная экология); соответственно появляются аспекты экология города, экологическая этика и др. В целом можно уже стало говорить об экологизации современной науки. Экологические проблемы вызвали к жизни общественно-политические движения (например, «Зеленые» и др.). С точки зрения языка, произошло расширение семантического поля, в результате чего появилось другое значение (более абстрактное) - «требующий защиты». Последнее просматривается в новых синтаксических контекстах: экологическая культура, промышленная экология, экологизация производства, экология жизни, слова, экология духа; экологическая ситуация, экологическая катастрофа и т.п. В последних двух случаях появляется новый оттенок значения - «опасность, неблагополучие». Так, слово со специальным значением становится широко употребительным, в котором путем расширения синтаксической сочетаемости происходят семантические преобразования.

Системные отношения выявляются и в ряде других случаев, в частности, при выборе форм сказуемого при существительных-подлежащих, обозначающих должности, звания, профессии и т.п. Для современного сознания, скажем, сочетание Врач пришла звучит вполне нормально, хотя здесь очевидно формально-грамматическое несоответствие. Форма меняется, ориентируясь на конкретное содержание (врач - женщина). Кстати, в данном случае наряду с семантико-синтаксическими преобразованиями можно отметить и влияние социального фактора: профессия врача в современных условиях распространена среди женщин столь же широко, как и среди мужчин, а корреляция врач - врачиха осуществляется на ином языковом уровне - стилистическо.

Закон языковой традиции представляется как нечто лежащее на поверхности, вполне понятное и очевидное. Понятность закона объясняется объективным стремлением языка к стабильности, «охранности» уже достигнутого, приобретенного, но потенции языка столь же объективно действуют в направлении расшатывания этой стабильности, и прорыв в слабом звене системы оказывается вполне естественным. Но тут вступают в действие силы, не имеющие прямого отношения к собственно языку, но могущие наложить своеобразное табу на инновации. Такие запретительные меры исходят от специалистов-лингвистов и специальных учреждений, имеющих соответствующий правовой статус; в словарях, пособиях, справочниках, официальных предписаниях, воспринимаемых как социальное установление, имеются указания на правомочность или неправомочность употребления тех или иных языковых знаков. Происходит как бы искусственное задерживание очевидного процесса, сохранение традиции вопреки объективному положению вещей. Взять хотя бы хрестоматийный пример с широким употреблением глагола звонить в формах звОнит, звОнят вместо нормативного произношения звонИт, звонЯт. Мы говорим: жАрить - жАришь, вАрить - вАришь, но в глаголе звонить упорно сохраняется традиция, причем не языком, а кодификаторами, «установителями» литературной нормы. Такое сохранение традиции оправдывается другими, аналогичными случаями, например сохранением традиционного ударения в глагольных формах включить - включИшь, включИт, вручить - вручИшь, вручИт (ср.: неправильное, нетрадиционное употребление форм вклЮчит). Так что традиция может действовать избирательно и не всегда мотивированно. Еще пример: уже давно не говорятдве пары валенков (валенок), сапогов (сапог), ботов (бот), чулков (чулок). Но упорно сохраняется форманосков (а форманосок по традиции квалифицируется как просторечная). Особенно охраняется традиция правилами написания слов. Ср., например, многочисленные исключения в орфографии наречий, прилагательных и др. Главный критерий здесь - традиция. Почему, например, с панталыку пишется раздельно, хотя правило гласит, что наречия, образованные от существительных, исчезнувших из употребления, пишутся с предлогами (приставками) слитно? Ответ маловразумителен - по традиции, но традиция - охранная грамота давно ушедшего. Конечно, глобальное разрушение традиции может серьезно навредить языку, лишить его таких необходимых качеств, как преемственность, устойчивость, основательность в конце концов. Но частичная периодическая корректировка оценок и рекомендаций необходима.

Среди традиционных написаний есть написания в высшей степени условные(например, окончание прилагательных -ого с буквой г на месте фонемы <в>; написание наречий с -ь (вскачь, наотмашь) и глагольных форм (пишешь, читаешь).

Закон традиции часто сталкивается с законом аналогии , создавая в некотором смысле конфликтную ситуацию, разрешение которой в частных случаях может оказаться непредсказуемым: либо победит традиция, либо аналогия.

Действие закона языковой аналогии проявляется во внутреннем преодолении языковых аномалий, которое осуществляется в результате уподобления одной формы языкового выражения другой. В общем плане это мощный фактор языковой эволюции, поскольку результатом оказывается некоторая унификация форм. В таких случаях сдерживающее начало традиции может сыграть положительную роль.

Особенно подвержен действию закона аналогии разговорный язык, тогда как литературный более опирается на традицию, что вполне объяснимо, так как последний более консервативен по своей сути.

На фонетическом уровне закон аналогии проявляется, например, в случае, когда вместо исторически ожидаемого звука в словоформе появляется другой, по аналогии с другими формами. Например, развитие звука о после мягкого согласного перед твердым на месте (ять): звезда - звёзды (из звезда - звезды) по аналогии с формами весна - вёсны.

Особенно активна аналогия в ненормированной разговорной и диалектной речи (например, замена чередований: берегу - берегёшь вместо бережёшь по образцу несу - несёшь и т.п.). Так идет выравнивание форм, подтягивание их к более распространенным образцам.

Особенно активным в современном русском языке оказывается действие закона речевой экономии (или экономии речевых усилий). Стремление к экономичности языкового выражения обнаруживается на разных уровнях языковой системы - в лексике, словообразовании, морфологии, синтаксисе. Например, в морфологии:пять грузин вместо грузинов; сто грамм вместо сто граммов; полкило апельсин, помидор, мандарин вместо апельсинов, помидоров, мандаринов и т.п.

Особенно большой резерв в этом отношении имеет словообразование: Например: электропоезд (электрический поезд), зачетка (зачетная книжка), гречка (гречневая крупа) или: рабочий, столовая, нижеподписавшиеся, и т.п.(субстантивация). В синтаксисе сложное предложение можно заменить простым. Ср. также параллельное употребление конструкций типа: Брат сказал, что приедет отец. - Брат сказал о приезде отца. Об экономичности языковых форм свидетельствуют разнообразные аббревиатуры, особенно если аббревиатурные образования приобретают постоянную форму наименований - существительных, способных подчиняться нормам грамматики (вуз, учиться в вузе).

Развитие языка, как и развитие в любой другой сфере жизни и деятельности, не может не стимулироваться противоречивостью протекающих процессов. Противоречия (или антиномии) свойственны самому языку как феномену, без них немыслимы какие-либо изменения. Именно в борьбе противоположностей проявляется саморазвитие языка.

Обычно выделяют пять-шесть основных антиномий: антиномия говорящего и слушающего; антиномия узуса и возможностей языковой системы; антиномия кода и текста; антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака; антиномия двух функций языка - информационной и экспрессивной, антиномия двух форм языка - письменной и устной.

1. Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах вступающих в контакт собеседников (или читателя и автора): говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание, а слушающий - упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания.

Так конфликт между говорящим и слушающим разрешается то в пользу говорящего, то в пользу слушающего. Например, в русском языке начала и середины XX в. появилось много аббревиатур (звуковых, буквенных, отчасти слоговых). Это было в высшей степени удобно для того, кто составлял тексты (экономия речевых усилий), однако в настоящее время все больше появляется расчлененных наименований (ср.: общество защиты животных, управление по борьбе с организованной преступностью, общество художников-станковистов), которые не отрицают употребление аббревиатур, но, конкурируя с ними, обладают явным преимуществом воздействующей силы, поскольку несут в себе открытое содержание.

2. Антиномия кода и текста - это противоречие между набором языковых единиц (код - сумма фонем, морфем, слов, синтаксических единиц) и их употреблением в связной речи (текст). Здесь существует такая связь: если увеличить код (увеличить количество языковых знаков), то текст, который строится из этих знаков, сократится; и наоборот, если сократить код, то текст непременно увеличится, так как недостающие кодовые знаки придется передавать описательно, пользуясь оставшимися знаками. Хрестоматийным примером такой взаимосвязи служат названия наших родственников. В русском языке для наименования различных родственных отношений в пределах семьи существовали специальные термины родства: деверь - брат мужа; шурин - брат жены; золовка - сестра мужа; свояченица - сестра жены, сноха - жена сына; свекор - отец мужа; свекровь - жена свекра, мать мужа; зять - муж дочери, сестры, золовки; тесть - отец жены; теща - мать жены; племянник - сын брата, сестры; племянница - дочь брата, сестры. Некоторые из этих слов (шурин, деверь, золовка, сноха, свекор, свекровь) постепенно были вытеснены из речевого обихода, выпали слова, но понятия-то остались. Следовательно, на их месте все чаще стали употребляться описательные замены (брат жены, брат мужа, сестра мужа и т.д.). Количество слов в активном словаре уменьшилось, а текст в результате увеличился.

3. Антиномия узуса и возможностей языка (по-другому - системы и нормы) заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков; традиционная норма действует в сторону ограничения, запрета, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например, норма фиксирует недостаточность некоторых грамматических форм (отсутствие формы 1-го лица единственного числа у глагола победить, отсутствие противопоставления по видам у ряда глаголов, которые квалифицируются как двувидовые, и т.д.). Употребление компенсирует такие отсутствия, пользуясь возможностями самого языка, часто привлекая для этого аналогии. Например, в глаголе атаковать словарно, вне контекста не различаются значения совершенного или несовершенного вида, тогда, вопреки норме, создается пара атаковать - атаковывать по аналогии с глаголами организовать - организовывать (форма организовывать уже проникла в литературный язык). По такому же образцу создаются формы исполъзовывать, мобилизовывать и др., находящиеся только на стадии просторечия. Так норма сопротивляется возможностям языка. Еще примеры: система дает два типа окончания существительных в именительном падеже множественного числа - домы/дома, инженеры/инженера, томы/тома, цехи/цеха. Норма же дифференцирует формы, учитывая стилевые и стилистические критерии: литературно-нейтральное (профессора, учителя, инженеры, тополя, торты) и профессиональное (торта, кожуха, мощностя, якоря, редактора, корректора), просторечное (площадя, матеря), книжное (учители, профессоры).

4. Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака , проявляется в том, что означаемое и означающее всегда находятся в состоянии конфликта: означаемое (значение) стремится к приобретению новых, более точных средств выражения (новых знаков для обозначения), а означающее (знак) - расширить круг своих значений, приобрести новые значения. Ярким примером асимметричности языкового знака и ее преодоления может служить история слова чернила с достаточно прозрачным значением (чернь, черный - чернила). Первоначально и конфликта не было - одно означаемое и одно означающее (чернила - вещество черного цвета). Однако со временем появляются вещества иного цвета для выполнения той же функции, что и чернила, так возник конфликт: означающее одно (чернила), а означаемых несколько - жидкости разного цвета. В результате возникли абсурдные с точки зрения здравого смысла сочетания красные чернила, синие чернила, зеленые чернила. Абсурдность снимается следующим шагом в освоении слова чернила, появлением словосочетания черные чернила; таким образом, слово чернила утратило сему черное и стало употребляться в значении «жидкость, используемая для письма». Так возникло равновесие - означаемое и означающее «пришли к согласию».

Антиномия двух функций языка сводится к противопоставлению чисто информационной функции и экспрессивной. Обе действуют в разных направлениях: информационная функция приводит к однотипности, стандартности языковых единиц, экспрессивная - поощряет новизну, оригинальность выражения. Речевой стандарт закрепляется в официальных сферах общения - в деловой переписке, юридической литературе, государственных актах. Экспрессия, новизна выражения более свойственна речи ораторской, публицистической, художественной. Своеобразный компромисс (а чаще именно конфликт) обнаруживается в СМИ, особенно в газете, где экспрессия и стандарт, как считает В.Г. Костомаров, являются конструктивным признаком.

5. Можно назвать еще одну сферу проявления противоречий - это антиномия устной и письменной формы языка. В настоящее время в связи с возрастающей ролью спонтанного общения и ослаблением рамок официального публичного общения (в прошлом - подготовленного в письменной форме), в связи с ослаблением цензуры и самоцензуры изменилось само функционирование русского языка.

Все эти антиномии, о которых шла речь, являют собою внутренние стимулы развития языка. Но благодаря воздействию социальных факторов их действие в разные эпохи жизни языка может оказаться более или менее интенсивным и открытым. В современном языке многие из названных антиномий стали особенно активными. В частности, наиболее яркими явлениями, характерными для функционирования русского языка нашего времени, М.В. Панов считает усиление личностного начала, стилистический динамизм и стилистическую контрастность, диалогичность общения. Так, социо- и психолингвистические факторы оказывают влияние на особенности языка современной эпохи.

Похожая информация.